В конце концов, когда я вышла на станции Авадзи, состояние было вот таким. Кашель, про глаза уже сказала, и удушье. Такое ощущение, что легкие забиты пылью.

На Авадзи вышли всего три человека. Кроме меня — молодая девушка и пятидесятилетний мужчина. Удивительно, но на выходе я подумала, что это зарин. А то, что с глазами — сужение зрачков. По характеру работы я каждый день внимательно читаю газеты, обязательно просматриваю новости. Естественно, я знала об инциденте в Мацумото. Тогда же впервые я услышала и о сужении зрачков. На платформе Авадзи до меня и дошло, что это сужение зрачков.

Какая-то вы спокойная.

Да, на удивление я была очень спокойна. Может, потому, что мобилизовала все свои знания, столкнувшись с незнакомой опасностью.

На платформе было лишь три человека: девушка, мужчина и я. Такого там вообще не бывает. Девушка села на скамейку, опустив голову и прикрыв платком рот. Ей явно было плохо. Мужчина приговаривал: странно, все это странно, — и, покачиваясь, бродил взад-вперед по платформе. Не видят, глаза не видят, — повторял он. Говорят, его потом парализовало, но проверить этого я не смогла.

Явно что-то не так, нужно срочно идти в больницу, сказала я и, поддерживая девушку, побрела вместе с мужчиной к офису станции. Работники станции суетились, но сразу же начали вызывать неотложку. Однако сколько бы ни набирали номер, никто не отвечал. Тогда мне стало страшно. Я впервые почувствовала сильный страх. Будто все, во что веришь, рушится у тебя на глазах.

Состояние паническое. События на нашей станции разворачивались позже, чем где-либо. В других местах уже царила жуткая паника. Если вы помните, наш поезд линии Маруноути умудрился вместе с зарином развернуться на Икэбукуро и ехал в обратную сторону.

Меня не оставлял в покое один момент. Перед посадкой на Икэбукуро двери закрываются, и работники станции обязательно проводят осмотр вагонов. Проверяют забытые вещи пассажиров, случайно оставшиеся незамеченными предметы. Если бы тогда работник внимательнее осмотрел вагон, пакет с зарином не поехал бы назад.

До неотложки так и не дозвонились. Тогда пожилой работник станции предложил пойти пешком — дескать, так будет быстрее. Больница рядом со станцией, в двух-трех минутах ходьбы. Молодые работники отвели нас туда немедля. Как результат — правильно, что я вышла на этой станции. На 3-м квартале Хонго закрытое пространство, и выходить пришлось бы вместе с пакетом зарина. Думаю, было бы хуже[52].

Несколько месяцев после происшествия я не работала. Дышать тяжело. На работе приходится много говорить, и удушье — большая помеха.

Некоторое время я была очень зла. Как говорила раньше, стала раздражительней. К тому же узнала, что преступники, выходит, — «Аум Синрикё». Но сейчас, если честно, я даже не злюсь, просто не хочется об этом вспоминать. В больнице и уже после выписки, дома, мне хотелось узнать, что случилось, и я, не отрываясь, смотрела телевизионные новости. Сейчас мне все опротивело. Кадры зариновой атаки даже видеть не хочу. А начинаются новости на эту тему — переключаю канал. Злость по отношению к нелепым вещам — отвратительна. Если задуматься о жертвах и пострадавших. У меня по-прежнему сжимается в груди, когда приходится сталкиваться с такой информацией. Не дай бог, чтобы такое повторилось.

Из сообщений СМИ об «Аум Синрикё» я постепенно узнала, откуда они взялись, — и поняла, что с ними нельзя иметь ничего общего. Как минимум я перестала орать в экран телевизора. У них совсем другая логика, другое мышление. Они совершали поступок, веря в то, что делают. И не собираются как-то соответствовать нам. Они не стоят в одной с нами плоскости. Они — люди другого измерения. Подумаешь так — и ярая злость постепенно угасает.

Из всех вопросов больше всего не люблю вопрос «об осложнениях». Я в порядке — и в подтверждение этого я так живу. Говорят, с медицинской точки зрения проблем нет. Человечество впервые столкнулось с подобным опытом, поэтому, естественно, некоторое беспокойство есть. Но когда об этом начинают расспрашивать… нет, я против. Хотя если задуматься, ненависть к расспросам об осложнениях сама по себе в некотором роде — осложнение. Внутри меня живет желание все, что там произошло, изолировать как предмет иного измерения. Куда-нибудь спрятать. И если можно — подальше от планеты Земля…

Случись это спустя полгода после происшествия, я, пожалуй, отказалась бы от интервью. Однако согласившись, я многое передумала, и поняла, что с тех пор не была на месте происшествия. 3-й квартал Хонго — одно из моих любимых мест, но больше я туда ни ногой. Не то чтобы страшно… Просто я так решила.

Первая мысль — ядовитый газ.

Значит, или зарин, или циан[53].

Доцент Тоору Сайто (врач Центра «скорой помощи» медицинского факультета университета Тохо, 1948 г. р.)

Врач Сайто работает в Центре «скорой помощи» больницы Оомори при университете Тохо двадцать лет, с момента основания самого центра, настоящий профессионал. В Центре «скорой помощи» моментально определяют шансы на выживание доставленного на грани жизни и смерти пациента. Долго думать, что с ним делать, времени нет. Важную роль играют энциклопедические познания и интуиция. Разумеется, за спиной врача — немалый и разнообразный практический опыт.

Как человек такой профессии, говорит он отчетливо и очень доходчиво. Умеет уговаривать. Благодаря ему мы узнали много интересного. Смотрим на него и раз за разом думаем: насколько у него непростая работа. Напряженный день, минимум свободного времени на то, чтобы сбросить напряжение. Мы благодарны за то, что д-р Сайто выкроил время для нашего интервью. Ниже мы приведем интервью одного тяжелобольного, проходившего лечение под началом д-ра Сайто, — Хиросигэ Сугадзаки.

Моя специализация — кардиолог, поэтому ко мне попадают пациенты с инфарктами и сердечной недостаточностью. В этом центре трудятся ветераны разных отделений больницы: представители двух отделений терапии, двух отделений хирургии, кардио— и нейрохирургии, а также наркологи. У всех опыт от пяти до пятнадцати лет. Двадцать врачей работают посменно бригадами круглые сутки.

Накануне происшествия у меня было дежурство. В тот день я выполнял обязанности главного дежурного врача. Время воскресного дежурства — с девяти утра до девяти утра понедельника. Но, даже находясь на дежурстве, в дневное время я принимаю пациентов в Центре «скорой помощи».

В день инцидента я проснулся и, смотря в комнате отдыха врачей новости по телевизору, завтракал сублимированным «рамэном». Вдруг в восемь часов десять или пятнадцать минут передали первое сообщение. «В районе станции Касумигасэки обнаружен ядовитый газ. Много пострадавших». Первое, что я подумал, — ядовитый газ. Значит, или зарин, или циан.