Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда последыш очнулся, то не помнил, как оказался по другую сторону того невысокого тына, стерегшего Дружинный Дом. Может быть, Коломир поднял его от земли своей сильной рукой и так перенес через тын.
Там, где последыш очнулся, было совсем темно. Стояла перед ним стена, колыхалась терпким духом гари и мха. И на той стене, словно лоскуток неба в черной туче, сияла, тянулась короткая полоска света, которую ему очень захотелось потрогать рукою.
Кто-то из братьев загородил сияющую полоску, но Коломир отодвинул того в сторону, и тогда падающей звездой сверкнул глаз Уврата.
Коломир заглянул в заветную щелку, и снова взял младшего брата за шею:
-- Гляди!
Последыш напугался света, вдруг распахнувшегося в его глазах, а его шея сразу заныла в сильной руке брата.
В свете, что открылся ему, последыш увидел, как две белые женские руки неторопливо, умело распускают косу и превращают ее в чудесную золотую реку. Пальцы шевелились так гордо, будто кому-то показывали свое колдовское умение. Золотая река бежала вниз по обнаженному телу и растекалась по бедрам, прикрывая лоно.
Последыш смотрел и начинал потихоньку бояться, что та чудесная река вот-вот достигнет его, подхватит и понесет прочь от рода, от братьев, от света -- в ночную тьму.
Внезапно появилась сильная десница, огромная мужская десница, покрытая выгоревшим, как осеннее поле, волосом. Рука подхватила сбоку золотой поток и отвела его прочь. И последыш тут же увидел посреди света самую сердцевину тьмы -- бездонную тьму между женских бедер. Бедра содрогнулись и разошлись в стороны, будто створы ворот кремника.
В тот же миг, схваченный небывалым страхом, последыш отшатнулся от стены. Земля закачалась под ним, разверзаясь в стороны, и он, вскрикнув, стал проваливаться в бездну.
-- Сиди тихо! -- рявкнул Коломир последышу в самое ухо, схватив его и крепко встряхнув.
Старший брат сам приник к стене, а младший остался сидеть на земле рядом с ним и только ухватил брата за щиколотку, еще страшась, что его, последыша, вот-вот закружит и все-таки утянет в бездонную тьму.
Сквозь дубовую стену ему послышался вздох, похожий на шум воды, другой, а из третьего вздоха, как эхо из колодца, донесся короткий стон.
И вот из Дома сквозь несокрушимую дубовую стену стали доноситься одни только стоны. Частые и ровные, те стоны словно выталкивали друг друга во тьму, и в такт с ними принялись упруго вздрагивать и дышать земля, сама стена, и весь ночной мрак.
Последыш, крепко держась за Коломира, чувствовал, как и старшего брата начинает охватывать дрожь, но уже не боялся того, что земля снова разверзнется. Он не боялся провалиться в бездну вдвоем со своим старшим братом.
Коломир же вдруг как будто одеревенел, содрогнулся всем телом и сам издал короткий хриплый стон. В следующий миг старший брат весь ослаб и опустился на землю рядом с молодшим. От брата пахло разбитыми перепелиными яйцами. В узком движении света у Коломира на лбу звездами блеснули крупные капли пота. Брат тряхнул ногой, сбрасывая с себя младшего, будто надоевшую в долгой дороге обузу.
-- Отпусти,-- велел он, потом помолчал и сердито добавил: -- Мал еще.
С тех пор последыш долго полагал, что отец вместе с дружиной уходит в лес, а потом спускается в женское лоно, чтоб родиться вновь -- очищенным от всякой замежной скверны.
С порога святилища старый жрец Богит увидел, как над далеким Дружинным Лесом поднялась темная птица и полетела на полночь, быстро тая в небесах. И Богит прозрел, что эта хищная птица-мысль, выпущенная княжичем, оставила за собой весь Дружинный Лес пустым, выклевав из него всю лесную силу вместе с древними оберегами.
А княжич в тот миг, в ту стигму бытия, когда сорвалась с его век не известная в тех краях птица, обрел новую мудрость, глубиной не менее, чем в половину священного озера Даждьбога.
Княжич прозрел-догадался, что тайная щелка из леса в Дружинный Дом была проточена вовсе не его старшими братьями, вовсе не Коломиром.
Вооружившись ножиками, кремнями и ракушками, молодшие двенадцатого колена Турова рода только обстругивали и обтачивали края этой щелки, стараясь навсегда оставить для будущих поколений малых на этой запретной для них стене свою мету, свой тайный труд. Первым -- тем, кто прикоснулся к дубовому срубу заточенным острием или сколом камня -- мог быть и отец, когда был не старше Коломира, и отец отца, и прадед.
Старшие рода конечно же знали обо всех вылазках молодших. Отец знал и о тайной тропе, и о раздвоенных деревьях. Когда-то они принадлежали ему самому. Следы и тропы передавались молодшими по наследству со своими особыми преданиями.
И тот, кому первому померещился грозный ворон среди ветвей дуба, тот и оставил его там, наверху, тенью своего нечаянного страха, страха, сразу вросшего корнем-пуповиною в память всего рода. Остальные же, шедшие следом в иные лета, ублажали ворона данью и лишь укрепляли его силу, силу пернатого морока, своими заговорами и своими собственнными страхами, без которых лес оставался бы совсем пустым, постыдно опасным для человека разве только своими безгласными хищниками да злыми инородцами. И ветер, которым баловал леший, поднимался всего лишь следом пугливого дыхания молодших, пробиравшихся по тропе к Дружинному Дому... И вовсе не водилось никакого великого ужа в зарослях крапивы, перед порогом бани. Любой инородец прошел бы через крапиву, не споткнувшись ни о какую опасную тварь. Но только нельзя было ходить в том месте инородцам, и не появлялись они там никогда. Не бывало их там и не будет до черной поры, когда иссякнет