Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поулине: «Никто не должен этим брезговать!»
«А вот меня это не устраивает. Такой работой я никогда не занимался».
«Значит, сейчас самое время заняться!»
Каролус, добродушно и примирительно: «Ну, если Роландсену нужны деньги, можешь записать их на меня. Я не боюсь доверять такому человеку»...
На Лофотены за рыбой? Местные жители вообще покончили с этим делом, уж больно это для них теперь неблагородное занятие! Полленцы почти весь год сидели у своего невода, а в мёртвый сезон выходили на берег, слонялись по окрестностям и праздно дожидались, когда сельдь объявится снова. Многое свидетельствовало о том, что добра от этого ждать не приходится, меж тем время шло, и ничего страшного не случалось.
Ну конечно же добра ждать не приходится. И Йоаким был одним из тех немногих, кто всё прекрасно понимал и всё предвидел. В комедии с банком он не участвовал, каких-то несчастных пять акций, их и потерять не страшно, кое-что было пострашней, например, что в Поллене всё перевернулось вверх дном. Вот это и впрямь было страшно.
Куда подевались поля и луга? Вся пахотная земля ушла под застройку. Куда подевался скот? Весь забили, потому что кормить его было нечем. Коровники какое-то время стояли пустыми, потом их и вовсе снесли, доски и балки лежали под дождём и ветром, гнили, темнели, потом их пустили на дрова...
Муку и крупу приходилось завозить с юга, в каждый свой рейс почтовый пароход приходил, тяжело гружённый мешками с мукой, из больших городов. Поулине вовсю торговала этой мукой и снабжала ею весь Поллен.
Впрочем, ничего дурного тут нет, пока была сельдь, был и заработок в Нижнем Поллене, но верные признаки и приметы говорили о том, что сельдь изменила свой привычный маршрут, исчезли огромные стаи птиц на небе, исчезли косяки рыб в море, про былые загороди, отягощённые рыбой, нынче и речи нет, лишь жалкий улов сетью, а это не приносит денег.
Народ начал испытывать беспокойство. Вот и Поулине накинула две кроны на мешок муки. Как это прикажете понимать? Что ж она, подлая баба такая, хочет пить из людей соки как раз в самое трудное время, когда все только и знают, что дожидаться сельди? Люди роптали и говорили, что это не по-христиански.
Поулине предъявила им накладные: мука — столько-то, тара — столько-то.
— Что такое тара?
— Да мешки же.
— Это с каких пор надо платить и за мешки?
— Если вы пойдёте в город и купите там горсть муки, вам не понадобится мешок и платить не придётся.
— Ну и сколько же надо платить?
— Две кроны.
— Вот они, ваши две кроны.
Поулине продолжала: за фрахт столько-то и столько-то, в её доход — столько-то и столько-то, доход пустячный, если подсчитать стоимость доставки от пароходного причала, плюс деньги за хранение всей партии плюс аренда лодочного сарая да время, которое уходит на поездку в оба конца и розничную продажу муки.
Народ слушал и призадумывался. Но почему, собственно, мука ни с того ни с сего так вздорожала и у купца в городе?
К беседе присоединился Йоаким. Во-первых, он был старостой, а во-вторых, вообще голова у него ясная. Он досконально и вдумчиво изучал свою газету. Оказывается, в России неурожай, четырёхмесячная засуха повысушила все казацкие земли. Для закупок хлеба осталась одна Венгрия, и она тотчас же взвинтила цены. Можно было надеяться, что Канада и Соединённые Штаты уступят часть урожая по сходной цене. Ещё оставались Индия и Австралия, если, конечно, Англия получит с них достаточно, чтобы помогать и другим странам. Вполне может быть. Вот так обстоят дела. А в Южной Америке, в Аргентине, земледелие поставлено на широкую ногу, но никаких особых успехов у них пока ещё нет.
Вообще-то глупо и бесполезно было со стороны Йоакима вдаваться в такие высокие материи, ведь не пшеница считалась в Поллене главным злаком, а ячмень, из ячменя варили кашу, пекли лепёшки, иногда к нему примешивали малую толику ржи, а все остальные виды злаков полленцы знали только по названию. Ходили, правда, слухи, что некоторые важные персоны, как, например, хозяин невода Габриэльсен или директор банка Роландсен, отвезли прямо с пароходного причала по мешку пшеничной муки каждый, но оба они были люди пришлые, и коренные жители позволяли себе подсмеиваться над тем, как важничают эти богатеи.
А цены на муку продолжали расти, и, когда Поулине должна была принять очередную поставку, она отказалась от неё. Это была рожь. Она даже не пожелала везти её с пристани домой, а просто отбила телеграмму, где писала, что не берётся распродать муку по такой цене. Оптовик ответил на её телеграмму, посоветовав Поулине сохранить муку, для чего хорошенько её запрятать. По всем признакам и приметам цена и дальше будет расти. В Америке они придумали что-то такое, что называется corner. Йоаким тоже советовал взять муку. Поулине была не прочь посоветоваться с Августом, он и впрямь человек особенный и много чего повидал в жизни, но только Август куда-то исчез.
Да-да, Август исчез; порасспросив жителей, удалось выяснить, что он направился просёлком к пароходному причалу, где сел на идущий к югу рейсовый пароход.
Хотите верьте, хотите нет, но он оставил после себя зияющую пустоту. Поулине хотела с ним поговорить, а полленцы желали посоветоваться, узнать, не поздно ли прямо в этом году ещё что-нибудь посеять, чтоб урожай вызрел до заморозков. Почти у всех оставалось по клочку земли, может, не поздно посадить что-нибудь для пропитания? Ведь Август, помнится, толковал про ранние и поздние посадки — в Японии это было или ещё где? Уж он-то знает все семена, какие есть на белом свете. Пришлось спрашивать Эдеварта. Нет и нет, Эдеварт знает только пшеницу да маис в прериях, а эти зерновые требуют как минимум ста дней тёплой погоды.
Август вернулся в почтовой лодке вместе с Теодором и Родериком.
При нём был большой тюк, зашитый в брезент, обходился он с этим тюком крайне бережно и сам вынес его на берег.
А народ поджидал его у лодочных сараев и тотчас начал жаловаться и причитать, что положение безнадёжное, что цены на муку выросли, скоро к ней и вовсе будет не подступиться, вот такие дела, а сельди нет как нет...
— Не садитесь на тюк, — отвечал Август, чтобы потянуть время, — не садитесь на тюк, очень вас прошу.
— У тебя там что, стекло? — спрашивали они.
— Дороже стекла, там растения.
Люди переглянулись удивлённо. Растения? Неужто этот Богом взысканный Август придумал выход?
— А не поздно ли сейчас сажать? — осторожно полюбопытствовали они.
— Как раз самое время, — отвечал он.
— Вот это да! — воскликнули все разом и воспряли духом. Вот что значит всё понимать, во всём разбираться, как Август! А наш брат в своём убожестве только и знает, что сеять по весне ячмень да репу, ну и ещё кидать в землю пару-другую картошек.