Большой популярности М. за границей способствовали также и его частные поездки за пределы СССР. Всего за период времени с 1922 по 1927 г. он совершает 4 поездки за границу, в течение которых он объехал большинство стран Западной Европы и побывал в Южной Америке и США. Свои путевые впечатления, помимо многочисленных стихов, он изложил также в нескольких очерках, написанных прозой.

Внешний облик М. в этот период его жизни рисуется следующим образом:

Стал еще более массивен. В последнее время отросли волосы (темный шатен). Смугловатое с желтизной лицо. Морщины, выглядит старше своего возраста. Большой рот (от привычки растягивать для ясности дикции губы). Складка на лбу обозначилась еще резче («хмурый, декабрый»). Хорошо сшитое, добротное пальто. Опрятнейшее белье. Зимою – бекеша и кепка или шапка. Летом – широкое пальто и фетровая шляпа. Башмаки на толстой подошве с подковами. Ходит размашисто, широким шагом, высоко взмахивая палкою. На ходу сочиняет стихи, дирижирует при этом рукою и шевелит губами. Мощный бас.

Остановимся в заключение несколько подробнее на последних месяцах жизни, предшествовавших самоубийству.

Прежде всего необходимо отметить, что физическое состояние М. за последние 3–4 месяца было сильно ослабленным. Одной из причин этого был перенесенный им в начале 1930-го или конце 1929-го грипп с последовавшими затем осложнениями со стороны легких. М. Кольцов в статье, посвященной смерти М., передает следующее: "Может быть, припадок? Он ходил последние дни повязанный, с поднятым воротником, все ворчал: грипп, последствия гриппа, запретили курить, лихорадит; какое-то пятно целые дни плавает перед глазами. Сочувствовали, но не очень беспокоились. Кто не знает – Маяковский мнителен к своему здоровью («Что случилось»[271]).

Имеются указания на то, что уже за несколько месяцев до этого голос М. начал хрипнуть, причем под влиянием гриппа этот процесс мог значительно усилиться. Этот факт должен был подействовать очень угнетающе на его психику, если принять во внимание, как ценил М. свой голос, который он рассматривал как необходимый элемент своего творчества. Л. Кассиль передает следующую фразу М.: «Для меня потерять голос то же самое, что потерять голос для Шаляпина».

Помимо прямого физического нездоровья, имело место также значительное общее переутомление: М. приходилось много работать в цирке, где шла его пантомима «Москва горит».[272] Состояние физической надломленности было связано также с напряженной работой по организации выставки,[273] а также с постановкой «Бани» в театре Мейерхольда.[274]

Наряду с моментом ухудшения физического состояния необходимо отметить резкое понижение психического состояния, усиление общего беспокойства. Это начало появляться за несколько месяцев до самоубийства. Одно из близко знавших его лиц указывает на резкие перемены в общем состоянии и настроении М. уже примерно за полгода до смерти: «Последние полгода перед смертью стал неузнаваем. Появилась апатия. Бывали моменты, когда он говорил: „Мне все страшно надоело“, „Свои стихи читать не буду – противно“. Значительно усилилась мнительность, стал более обидчив, жаловался на одиночество». Сестра М. – Л.В. также передает, что уже в течение двух месяцев до самоубийства у М. наблюдалась повышенная нервозность, было общее тяжелое, крайне подавленное психическое состояние. На то же указывает и ряд других лиц. Последние дни перед самоубийством нервное возбуждение усилилось еще более.

Каменский передает: "Уже с 12-го (апреля) Маяковский находился в состоянии сильного возбуждения, не слышал многократно обращенных к нему вопросов, был более нервен и раздражителен, чем обычно. 13-го днем, едучи в автомобиле, велел шоферу против дома Герцена затормозить машину. Потянулся в задний карман (за револьвером), хотел выскочить из автомобиля, но был удержан".

Таким образом, на основании вышеизложенного очевидно, что самоубийству М. предшествовало крайне тяжелое душевное состояние, сопровождавшееся сильной общей подавленностью, повышенной нервностью. Видимо, мысли о самоубийстве уже тогда все более овладевали им. Известно, что помимо физического нездоровья у В.В. в предшествовавший самоубийству период времени сложилось стечение ряда неблагоприятных обстоятельств, главным образом в личной жизни. Его предсмертное письмо содержит в себе определенный намек на неудачи в личной жизни, связанные с трагедией неразделенной любви («Любовная лодка разбилась о быт»[275]). По ранее случавшимся в жизни В.В. аналогичным событиям нам известно, насколько мучительно, при своей обостренной впечатлительности и бурности реагирования, переживал он подобное состояние и в какие трагические, даже безысходные тона они окрашивались в его сознании. К этому надо добавить, что за последние годы у В.В. как будто намечалось стремление стабилизировать свою личную жизнь, перейти к более «оседлому» образу жизни. Возможно, что его начала тяготить неустроенность в бытовом отношении. Неудача в этом направлении могла сыграть значительную роль. Родные (сестры, мать) не могли заменить ему близкого человека, поскольку он, относясь с большой любовью и внимательностью к матери и сестрам, мало с ними общался и не делился своими интимными переживаниями.

Помимо личной жизни, не совсем благоприятно сложились обстоятельства также и в некоторых других отношениях. Имеются указания на то, что у В.В. в этот тяжелый для него период субъективно создалось чувство одиночества и покинутости со стороны его ближайших друзей, что при его общительности должно было подействовать угнетающе на его психику.[276] Что могло создать у В.В. подобное ощущение?