камни, а произведения мастеров каменного века, постоянно встречая в качестве «истинного» «курьего бога» такие вот фатьяновские топоры, исследователи вспомнили, что у деревенских знахарей и колдунов, и вообще в народной медицине, был постоянный спрос на «громовые стрелы», которыми называли не только неолитические кремневые наконечники стрел и копий, но каменные топорики и долота.

Больше того, как ни покажется странным, не только в Поволжье, но во всем мире «громовыми стрелами» и «молнийными камнями» называли не столько наконечники древних стрел, сколько именно каменные топоры!

Удивительная ниточка протянулась до наших дней из самых давних времен. Почему?

Таких «почему» в загадке фатьяновцев было много.

Да, эти люди были здесь пришельцами, ни обликом своим, ни хозяйством и обычаями не похожие на местных охотников и рыболовов. За более чем столетнее изучение «фатьяновской загадки» так и не удалось отыскать их постоянных жилищ — одни только могильники на высоких холмах Ярославской земли. Бродячие скотоводы? Нет, как раз состав стада — у фатьяновцев были коровы, козы, свиньи, по-видимому, лошади — убеждал, что эти люди не могли быть кочевниками. Первые металлурги наших лесов, получавшие металл из Приуралья, через южнорусские степи с Кавказа, четыре-пять тысяч лет назад в жизни этих мест они занимали особое положение. Используя открытые пространства Ополья, расчищая от кустарника поймы рек, эти люди, не посягавшие на водоемы и лесную дичь, жили в мире с охотничьими племенами, разбивавшими свои стойбища по берегам озер. Фатьяновцы оказались посредниками между ними и теми цивилизациями далекого юга, откуда в тишину лесов, словно отзвук далекого шторма, докатывались новые веяния, новые идеи, новые навыки хозяйства вместе с семенами культурных растений, домашними животными, металлом, искусством ткачества, строительством домов и повозок и многим, многим другим.

Поступательный ход истории, прогресс, испокон веку основывался не на войнах, а на мирной торговле и обмене, не на сознании собственной исключительности, а на терпимости, сотрудничестве и взаимопонимании.

Когда-то, в преддверии второй мировой войны, когда красно-черные знамена со свастикой развевались над Европой, когда рушились дома, библиотеки, устои культуры и цивилизации, археологи склонны были рассматривать взаимоотношения фатьяновцев и местных жителей — если кочующих охотников с их сезонными стойбищами можно было назвать «местными» — как цепь непрерывных истребительных столкновений. Современность была слишком ярка, трагична, тревожна. Она касалась каждого, и ее отпечаток в сознании исследователя невольно становился своего рода «матрицей» восстанавливаемого им течения исторического процесса. И если общий для всех противник утверждал со своих кафедр и со страниц газет, что древние племена культуры «боевых топоров» были первыми завоевателями на востоке Европы, то, естественно, другой стороной исторические возможности таких «завоевателей» должны были быть сокращены до минимума.

Местные охотники и рыболовы, жившие на берегах Плещеева озера, на озере Неро возле современного Ростова Великого, на речках и озерах костромского Поволжья, просто были обязаны как можно скорее уничтожить этих надменных представителей «нордической расы» с их великолепными топорами, расстрелять их из своих охотничьих луков, вырезать все их стада и восстановить в древних лесах неолитический порядок и тишину!

Сейчас можно с улыбкой вспоминать такое преломление политики в науке, но в те годы, предшествовавшие окончательной схватке с фашизмом, — не только как с реальной политикой, но и как с мировоззрением, — в те годы было не до смеха. За победу идеи приходилось платить горячей человеческой кровью, и когда победа была одержана, когда можно было снова вернуться к научным изысканиям и рассматривать прошлое без сиюминутных светофильтров, окрашивающих его в зависимости от момента то в розовые, то в черные, то в пламенеющие тона, фатьяновцы предстали перед нами в совершенно ином обличье.

И они, и их топоры.

Так оказалось, что фатьяновцы — не кратковременные «гости» залесской земли, как с неизбежностью выходило раньше. Нет, они здесь жили долго, почти тысячелетие, и одновременно с ними жили и изменялись охотничьи племена, населявшие эту территорию и ранее. В таком сосуществовании для обеих сторон была, по-видимому, определенная выгода, а с течением времени, если верить антропологам, произошло и слияние двух разных народов, ассимилировавших друг друга, в результате чего во всей лесной полосе Восточной Европы возникла новая животноводческо-земледельческая культура — с общим индоевропейским строем языка, с общими верованиями, общим взглядом на мир, отголоски которого исследователи по крупицам находят сейчас и в древнеиндийских текстах, и в древнеиранском зороастризме, и в системе религиозных воззрений древних славян и кельтов — древних индоевропейцев. Вот почему я с таким скептицизмом слушаю отголоски научных верований прошлого века, что до прихода славян в наши места здесь обитали только гипотетические «угро-финны»…

Вместе с тем оказалось, что каменные топоры — куда более сложное явление, чем только оружие войны! Но для того чтобы это увидеть, на них следовало взглянуть вполне беспристрастными глазами.

Кого можно было завоевать такими топорами? Наступательный бой требует соответствующего оружия: копий, дротиков, луков со стрелами — всего того, что было в избытке у неолитических охотников, но почти не было у фатьяновцев. Каменный топор удобен для защиты в рукопашной схватке, как палица и булава. Бронзовые топоры фатьяновцев были не боевыми, а рабочими топорами, так же как и шлифованные кремневые. И бронзовые «копья» фатьяновцев при внимательном рассмотрении оказались не копьями, а рогатинами, предназначавшимися не для двуногих, а для четвероногих врагов этих животноводов, в первую очередь для защиты стада от «хозяина леса», медведя, чьи клыки украшали фатьяновские ожерелья и чьи кости были найдены в их могилах.

Изучение хозяйства фатьяновцев и находки бронзовых наконечников рогатин позволили увидеть этих людей в совершенно ином свете. Помогли этому и замечательные сверленые топоры с головами лосей и медведей, уже явно не боевые, а ритуальные… Как известно, почитание медведя в ярославском Поволжье существовало очень долго, вплоть до средневековья, когда появившиеся здесь славяне восприняли его от исконных обитателей, сохранивших в своей памяти связь между «хозяином леса» и каменным топором.

В конце концов и топор и медведь оказались на гербе города Ярославля, когда сами фатьяновцы были прочно забыты. Но именно в этом символическом слиянии становится понятно появление веры в могущество «курьего бога».

В каменном сверленом топоре, позднее ставшем просто камнем с дыркой, в сознании крестьянина, живущего среди лесов, таинственным образом оказались слиты и воспоминание о предке, размахивающем этим оружием перед медведем или стаей волков, и амулет-оберег, вобравший в себя мужество предка и страх зверя перед этим предком. Естественно, что эта таинственная сила была направляема им в первую очередь против волков и лис, наносящих вред крестьянскому хозяйству в большей степени, чем медведь. Благодарная память