– Просто слушаю музыку.

Он подошел и сел на край постели, стараясь не обращать внимания на односложность ее ответов.

– И что за музыка?

– «Дэт кэб»[30].

– Это песня или группа?

– Группа. Полностью – «Дэт кэб фо кьюти». А их песня, которая мне очень нравится, называется «Черное солнце».

– Звучит вдохновляюще.

– Это действительно потрясающая песня, папа. Она напоминает мне о тебе.

– Почему?

– Не знаю. Просто напоминает.

– Ты смотрела профили, которые я принес?

– Да.

– И как они тебе?

– Ну, во-первых, они повторяют друг друга – прямо удивительно. Как будто можно описать разные случаи одними и теми же словами, хотя это совсем разные дела и разные убийства.

– Но это же, как говорится, неточная наука.

Мэдди сложила руки на груди и спросила:

– Как это следует понимать?

– Ну, не знаю. Наверное, так, что они хотят охватить все конкретные случаи и описать каждого преступника в общих терминах.

– Папа, скажи мне – только честно: профиль убийцы или преступления помогал тебе хоть раз раскрыть убийство?

Босх задумался на минуту, перебирая разные дела, и Мэдди произнесла:

– Ну вот. Я думаю, это и есть ответ.

– Нет, погоди. Я просто вспоминал. Таких случаев, чтобы профили разъясняли буквально все и указывали прямо на убийцу, не было. Но зачастую они мне очень помогали. Твоя мама…

Она ждала продолжения, но Босх молчал.

– Что моя мама?

– Да нет, ничего. Я просто хотел сказать, что она не была профайлером по профессии и все же была лучшим профайлером из всех, каких я знал. Она видела человека насквозь. Я думаю, благодаря своему жизненному опыту она была очень чуткой к людям, интуитивно воспринимала все особенности убийства и понимала его мотивы. Я показывал ей фотографии из тех дел, которыми занимался, и она делилась со мной своими соображениями.

– Она никогда не рассказывала мне об этом.

– Ну, ты же была еще маленькой. Наверное, она не хотела говорить с тобой об убийствах.

Босх замолчал, подумав, что уже давно не вспоминал Элинор Уиш. Это была удручающая мысль.

– Знаешь, у нее была теория, – продолжил он задумчиво. – Она полагала, что в основе мотивации каждого убийства лежит чувство стыда.

– Всего лишь чувство стыда? – удивилась Мэдди.

– Да, всего лишь чувство стыда. Люди хотят избавиться от него любым способом. Не знаю, конечно, но мне кажется, это очень верно.

– Мне не хватает ее.

– Да, понимаю, – кивнул Босх. – Возможно, так будет всегда.

– Я пытаюсь представить себе, что было бы, если бы она была жива. Иногда мне хочется, чтобы она была рядом и подсказала, что надо делать.

– Ты всегда можешь посоветоваться со мной, – отозвался Босх. – Надеюсь, ты понимаешь это.

– Я имею в виду всякие женские дела.

– Да, ясно.

Босх не знал, что еще сказать. Он был очень рад, что Мэдди открылась ему впервые за долгое время, но чувствовал, что не способен воспользоваться моментом, и опять упрекнул себя в том, что он плохой отец.

– Может быть, это как-то связано со школой? – спросил Босх. – Что-то беспокоит тебя?

– Да нет, школа как школа. Но все девочки жалуются, что их матери ничего не понимают или хотят руководить ими во всем, включая выбор профессии и прочее. А мне иногда жаль, что у меня этого нет. Хочется, чтобы мама объяснила мне то или это… Я чувствую потребность обсуждать разные темы. Вот у тебя ведь были и отец, и мать.

– Ну, это, наверное, немного другое дело, – пожал плечами Босх. – Девочки, как мне кажется, действительно нуждаются в матери.

– М-да… А я не могу эту потребность удовлетворить.

Босх наклонился к дочери и поцеловал в макушку. Впервые за долгое время он не чувствовал подросткового сопротивления. Он встал и, увидев на полу упакованный и готовый к транспортировке огромный серый рюкзак, вспомнил, что на следующий день Мэдди прощается со школой и отправляется в палаточный лагерь.

– Вот черт! – воскликнул он.

– В чем дело?

– Я же забыл, что ты завтра уезжаешь. Не стоило уходить сегодня из дома.

– Ничего страшного. Мне надо было собираться. Да и уезжаю-то я всего на три дня.

Босх снова присел на кровать.

– Прости меня, – сказал он.

– Да нечего прощать.

– Надеюсь, ты хорошо проведешь там время.

– Сомневаюсь.

– Ну, постарайся, по крайней мере, ладно?

– Ладно.

– И посылай мне сообщения по телефону.

– Говорят, связь там очень плохая.

– Ну, если получишь сигнал с моего телефона, дай знать каким-нибудь способом, что у тебя все хорошо.

Он опять поцеловал дочь в макушку, стараясь не дышать, чтобы не выдать себя, что он пил пиво, затем встал и пошел к двери.

– Я люблю тебя, малышка, – сказал он. – Увидимся завтра утром перед твоим отъездом.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Он верил, что она говорит искренне.

Утром Мэдди после долгих споров все же разрешила ему отнести рюкзак в ее машину. Она сказала, что к школе им подадут автобус, который отвезет их в горы, и отправилась на запланированное организаторами развлекательное мероприятие.

Босх смотрел вслед ее автомобилю и жалел, что ее не будет дома целых три дня. Он сварил кофе и сел с чашкой за большой обеденный стол, превращенный им в рабочий, как делал всегда, будучи копом. Он опять взялся за досье, составленное по делу Паркс.

Материалы досье не были для него застывшей догмой. Хотя в данном случае у него на руках была всего лишь копия, в которую он не мог заносить результаты собственного расследования, и сколько бы он ни читал ее, количество слов и страниц в ней не менялось, это не имело значения. В ходе его расследования менялся смысл написанного, ибо теперь он знал об убийстве больше, чем тогда, когда заглядывал в журнал в прошлый раз, и приобретенное знание представляло факты в новом свете.

Он начал перечитывать документы, помещенные в самом начале, и вскоре дошел до телефонного журнала. Следователи начали прослеживать разговоры Паркс по личному и рабочему телефонам в течение последних трех месяцев ее жизни. Они выявили всех лиц, с которыми она разговаривала, и стали их опрашивать, но тут появились результаты теста ДНК, уличающие Да’Куана Фостера, и детективы, как показалось Босху, целиком переключились на него и бросили работу над списком абонентов. Тем не менее со многими из них они успели побеседовать и записать в отчет краткое резюме беседы или отмечали тех, кто не заслуживал внимания, аббревиатурой «БП» (без подозрений).