дня до Рождества ветер стих настолько, что они сели на весла и поплыли в лавку – ставить парус они не решились, и Феликса всю дорогу укачивало и тошнило так, что умереть хотелось, но ступив на берег, он ожил. Своего старого дома он уже два месяца не видел. И вот дом стоит перед ними, темный, большой, с поскрипывающим флюгером за высокими голыми деревьями. Казалось, Феликс его даже не узнал. Впрочем, потом он сказал:

– Мой дом.

– Нет, – сказала Ингрид.

Они пошли в лавку и купили мешок моркови, хотя Ларс поклялся, что они в последний раз тратят деньги на морковь – они на Баррёе и сами ее сажать могут. Они взяли в лавке парафин, и муку, и все остальное, записанное на давно забытом ноябрьском четверге, и не отвечали на вопросы Маргот – та снова преисполнилась дружелюбия, однако Ингрид оказала ей холодный прием, а Ларс, когда они вышли на улицу, обозвал лавочницу жирной коровой.

Феликс восхищенно засмеялся. На свой старый дом он больше не обращал внимания. Зато Ингрид кое-что заметила: взгляд у Ларса больше не казался странным.

На обратном пути парус они тоже поднимать не стали, дошли на веслах, Барбру с Сюсанной ждали их у причала. Обе плакали. Когда их спросили, что случилось, Барбру, не ответив, взвалила на спину мешок с морковью и зашагала к дому. Ингрид сказала Сюсанне, что больше на руках ее носить не будет, ни за что, пускай сама идет до дома, даже если ползти придется.

Той и впрямь пришлось ползти, но лишь последние пятьдесят метров, а сначала Сюсанна шла, как полагается.

На следующий день ветер почти стих. Небо было иссиня-черным и прозрачным, как море, когда оно светится. Вся семья села на весла и отправилась на Скугсхолмен выбирать самый красивый можжевеловый куст, чтобы нарядить его в доме, как обычно, за день до Рождества. Чуть раньше Ингрид прочитала письмо, лежавшее в сундуке с сервизом Сесение. Из письма она узнала секрет, которым не спешила ни с кем делиться: чернильные строчки рассказывали, что Сесение в больнице в Будё, но скоро ее выпишут, хотя и факторию, и дом уже продали на аукционе, а может, туда уже и жильцы новые въехали.

Это у Ингрид в голове не укладывалось.

По пути обратно она сказала, что, когда они вернутся, Ларсу и Феликсу надо помыться – в хлеву, в ведре для снастей, а что сейчас холодно, так это ерунда. Вдобавок им надо привести в порядок отцовские снасти – когда дядя Эрлинг заглянет к ним, пускай забирает снасти на Лофотены, за них им дадут не меньше половины доли, а это несколько сотен крон. Ингрид знает, как подготовить снасти. И Ларс тоже знает. А Феликса можно научить.

Глава 46

Однако они не успели. Уже на второй день Рождества к острову причалила шхуна «Баррёйвэринг», а за штурвалом стоял разгневанный дядя Эрлинг: по милости этого треклятого пастора он узнал о гибели брата лишь за день до Рождества, пастор послал, видишь ли, телеграмму морем, и она шла незнамо сколько через все острова, – а он теперь даже к сезону толком не готов. Помимо троих рыбаков, дядя привез с собой жену Хельгу и восемнадцатилетнего сына Арнольда.

А где Мария?

О нет, так здесь теперь все кувырком пойдет.

Они привезли половину свиной туши и связку колбас. Хельга, Барбру и Ингрид отмыли весь дом и протопили в каждой комнате, в каморке старого Мартина тоже – и в нее вселилась Хельга с чемоданом, Библией, вышитой скатертью и рождественским вертепом, а рыбаки остались ночевать на шхуне.

Ларс попросился вместе с ними на Лофотены, но об этом и речи быть не могло: они выходят далеко в море, рыбачат на самом краю шельфа, а ему всего двенадцать исполнилось. Ларс возразил, что мог бы на берегу оставаться, наживку готовить.

– Наживляльщиков у нас и без тебя хватает, – отрезал Эрлинг. Он наказал Ларсу оставаться на Баррёе и заботиться о семье. Да и в школу пора возвращаться. Хельга решила остаться, пока Мария не вернется.

– Ведь она же вернется?

Этого они не знали.

Все рождественские праздники рыбаки, Ларс, Ингрид и Феликс готовили в сарае снасти: обвязывали балластины, приводили в порядок поплавки, якорные тросы и чаны, умудрились подготовить два комплекта снастей с меткой Ханса, и поэтому дядя Эрлинг щедро пообещал им целую долю. Закончили они третьего января, отчалили в сильный ветер и взяли курс на север. Ингрид с Ларсом и Феликсом стояли на пристани, строя собственные планы.

С Хельгой же дела шли не совсем ладно.

Хельга была разочарована, что Марии нет, и не скрывала своего расстройства. Кроме того, ее раздражало, что никто не хочет говорить о родителях и все отмалчиваются, когда она пытается выяснить, что же произошло. Помимо прочего, она, чистоплотная и богобоязненная, вмешивалась в домашние дела, словно Барбру и без нее не знала, как вести хозяйство. И еще она не отпускала Феликса в море: семилетний ребенок в открытой лодке зимой – куда это годится!

Барбру предупредила гостью, чтобы та разумно жгла у себя в комнатушке торф – его у них мало. Заснеженных торфяных штабелей Хельга не заметила, поэтому так мерзла по ночам, что укрывалась двумя одеялами. Ко всему прочему, в хлев она носа не казала: у нее, шкиперской супруги, дома на Буёе имелась собственная прислуга. Даже Сюсанна сторонилась ее, об этом позаботилась Ингрид, а когда Хельга просила Феликса сделать что-нибудь, тот подходил к Барбру и дожидался, когда та велит сделать еще что-то, и выполнял просьбу Барбру.

Со школой дела шли через пень-колоду, Ларс просто-напросто остался на острове и расхаживал тут с видом настоящего мужчины, для которого новой временной хозяйки будто бы и не существовало. Феликс выходил с ним в море, насколько сил хватало, а в остальное время ему помогала Ингрид. Треску они вешали сушиться, а сайду, которую не засаливали, съедали, и пикшу тоже, из нее Хельга делала котлеты, которые они ели с польского фарфора, и от нового года едва пара недель прошла, когда однажды вечером Хельга, сидя в кресле-качалке старого Мартина и глядя, как Сюсанна бегает по комнате, сказала, что да, пора ей, пожалуй, домой, здесь все идет на лад.

Через два дня она вместе с Библией, рождественским вертепом и остальным скарбом загрузилась на «молочную» шхуну Паулуса. Никто, кроме Ингрид, не обнял ее, но Барбру доброжелательно улыбалась и, держа за руку Сюсанну, объясняла малышке, как надо провожать отчаливающую от острова лодку:

– Ну вот, теперь помаши-ка.

В следующий раз Паулус опять пришвартовался двумя швартовыми и спустился на