– Конечно, слышу, – ответил я. – И согласен с каждым словом. Но все равно это как-то… нечестно.

– Ты имеешь в виду, что эти пятеро живут сейчас, радуясь чудесному спасению, которого на самом деле не было? И им вот-вот предстоит убедиться, что никакого чуда не произошло? Ты прав, такого разочарования никому не пожелаешь. Но это была не наша с тобой идея – дарить им надежду на исцеление. Обманщики – не мы.

– Да, конечно, – кивнул я. – Но дело совсем не в этом. Мне их просто… – ну, я даже не знаю – жалко? Обидно? Наверное, так. Легко представляю себя на их месте – как прыгал бы от восторга, внезапно проснувшись здоровым. С утра до ночи стоял бы на голове! А у этих людей еще и Врата теперь открыты. Я так понимаю, это в любой реальности великое дело. Совершенно новое, обостренное восприятие, совсем иные возможности. Вы же сами только что видели Карвена. А я прекрасно помню, каким он был раньше: мальчишка как мальчишка, славный, неглупый, но звезд с неба точно не хватал. И на его друга Менке я тоже посмотрел; ничего особенного он при мне не вытворял, но все равно ясно, что такой же, если не круче. А еще я слышал, как играет Танитин оркестр – Мир дрожит, и все вокруг рыдают от счастья, начиная, страшно сказать, с меня…

– Понимаю, – согласилась леди Сотофа. – Да, эти люди сейчас переживают свои лучшие дни. И окружающая реальность, какова бы она ни была, ликует от одного их присутствия, предчувствуя удивительные перемены. Очень жалко, ты прав. Ай, как жалко, хоть плачь! Я бы рада оставить как есть, но все-таки не любой ценой. Не за счет нашего Сердца Мира. С ним так нельзя.

– А у меня вообще нет выбора. Я Темной Стороне пообещал, что улажу эту проблему. Вслух. От всего сердца.

– Это только к лучшему. Выбор – дело хорошее, но в некоторых ситуациях легче его не иметь.

– А вдруг он у меня все-таки есть?

– Ты о чем? – насторожилась леди Сотофа.

– Вы мне вот что скажите: эта штука может полежать тут еще пару часов? Или это уже критично?

– Что ты задумал? – строго спросила она.

– Ничего выдающегося. Просто собираюсь обратиться за консультацией к специалисту. Вдруг подскажет что-нибудь дельное? Ну мало ли. Почему нет? За столько тысяч лет вполне можно додуматься до разных оригинальных идей.

– Вот чего в тебе раньше совсем не было, так это беспочвенного оптимизма, – улыбнулась она. – Довольно нелепое качество. Но тебе, пожалуй, даже к лицу. Ладно. Вряд ли несколько часов что-нибудь изменят. Думай, консультируйся, пробуй, да хоть на танцы отправляйся. Но чтобы на рассвете этой штуки, – она неприязненно ткнула пальцем в сторону сломанной ишки, – здесь не было. И вообще нигде. Смотри, не вздумай меня подвести.

– Договорились, – сказал я. – На рассвете не будет.

* * *

Я лежал на теплом прибрежном песке, раскинув руки и ноги, как дохлая морская звезда. К чести моей следует сказать, что я еще вполне мог шевелиться. Просто не хотел. И так хорошо. Море шумит, ярко-розовый свет пробивается сквозь прикрытые веки, а предрассветный ветер дует так ласково, словно я весь, целиком – ушибленный младенческий палец, и меня надо утешать.

Ну хоть кто-то это понимает.

– Эй, ты вообще живой? – приветливо спросил Иллайуни.

– Не знаю, тебе виднее, – откликнулся я. – Ты профессионал.

И повернул голову, чтобы посмотреть, на кого он сейчас похож. Загадал: если старик, пошлет меня подальше, если мальчишка, значит, договоримся. А если женщина, тогда внезапно найдется какой-нибудь совершенно неожиданный выход, о котором я даже мечтать не решаюсь.

Но Иллайуни меня перехитрил. Или не он, а ветер, растрепавший его длинные волосы так, что они почти полностью закрыли лицо, выставив на обозрение только кончик носа и глаз, светлый, прозрачный, всего один. Поди разбери, как сейчас выглядит все остальное.

– Как профессионала, ты меня не интересуешь, – сказал он. – Слишком легко тебя сейчас воскресить: миска горячего супа да несколько часов сна. Такими пустяками я не занимаюсь.

– Ладно, не воскрешай. Все равно спасибо, что пришел. И прости, что я так зачастил. У меня к тебе неотложное дело.

– Я уже говорил, что терпеть не могу чужие дела, – безмятежно откликнулся Иллайуни и улегся рядом со мной на песок. – А твои, должно быть, исключительно неприятные – вон до чего тебя довели.

– Ты говорил, что с радостью взял бы меня в ученики, – напомнил я. – Вот и возьми. Только ненадолго. На пару часов.

– И чему, интересно, я за это время успею тебя научить? Закрывать глаза перед тем, как заснуть? Уверен, с этим ты и сам худо-бедно справляешься.

– Мне надо научиться умирать чужой смертью. А потом воскресать. И времени у меня на это всего ничего. Максимум – до рассвета. До нашего, но он все равно довольно скоро. Часа через четыре, если не ошибаюсь. Но не беда, я способный. И очень шустрый, все так говорят.

– И ведь наверняка предполагается, что, услышав все это, я сам возьмусь сделать твою работу, – насмешливо сказал Иллайуни. – Всяко проще, чем тебя научить. Но ты просчитался: я слишком ленив, чтобы исполнять чужие обязанности. И слишком заинтересован в тебе, чтобы довольствоваться всего несколькими часами обучения. Лучше ничего, чем слишком мало, таков мой подход.

– Тебя, конечно, не обманешь, – согласился я. – Ты знаешь, что я пришел сюда исполненный надежды. Но я с самого начала не особо рассчитывал, что ты захочешь на меня поработать.

– Неужели и правда решил, будто сможешь за несколько часов освоить искусство, которому учатся столетиями?

– Да я и сейчас думаю, что смогу – а куда деваться? Когда очень надо, я схватываю на лету. Вон даже Мост Времени пересекать научился буквально за четверть часа. Ну, правда, с очень хорошей учительницей…

Иллайуни приподнялся на локте и недоверчиво заглянул мне в лицо.

– Разве Мост Времени существует?

– Да нет, конечно, – усмехнулся я. – Но в некоторых исключительных случаях он все-таки возникает из небытия. А потом исчезает, как и положено невозможному. Но если не хлопать ушами, вполне можно успеть по нему прогуляться. Впрочем, не хочешь, не верь. Я бы и сам, наверное, не поверил, если бы прожил бессчетные тысячи лет и за все это время никогда ни о чем подобном не слышал, а тут вдруг появляется какой-то хвастун…

– Это твои слова, заметь. Не мои. Я их не произносил.

– А даже если бы и твои. Тоже мне горе, я не обидчивый. Называй меня как угодно, только научи, как умереть чужой смертью и остаться в живых. А еще лучше, скажи, что существует какая-нибудь другая возможность сохранить жизнь людям, чья смерть была изгнана силой и вот-вот захочет вернуться. Мне сейчас очень надо. Позарез.

– Если и существует, я о ней ничего не знаю, – откликнулся Иллайуни. – Есть два способа остановить смерть: тот, что применяют мои родичи в Харумбе, и мой. Мой – лучше. И не потому, что всяк себя хвалит. Просто хранители Харумбы, при всем уважении, не так уж далеко ушли от моих глупых учеников. Они тоже всего лишь овеществляют изгнанную смерть, просто обходятся без вашей угуландской магии. Что к лучшему: мы умеем ладить с этим Миром, от нашего колдовства далеко не всегда много пользы, зато гарантировано никакого вреда. Ты же видел птиц на тамошнем побережье?