суд, каторга и рогами лес на Сахалине валить, пока пятнадцатилетний срок не отмотаешь. Так яснее?

Бабка надулась. Не потому что я был неправ. Просто, как я понимаю, ей сложно было найти нужное средство для защиты всех служащих нашего отделения. Не только меня и Мити, а ещё и еремеевской сотни. Как бы Яга ни выёживалась, надевая греческую маску холодного равнодушия, она чисто по-матерински переживала за всех нас, и это доказательств не требовало…

– Бесу промеж ног нашей охраны прошмыгнуть – раз плюнуть, – сдалась наконец она, утомлённо растирая виски. – Вася их чует, ровно мышей, когда не спит, но ить на него одного тоже надежды мало. Может быть…

– Что? – с надеждой вскинулся я.

– На водку бесы падки. Вот думаю: прокрадись бес в твою горницу, чтоб третье яблоко подложить, да и увидь, что ты весь как есть пьян в стельку… Нешто удержится от того, чтобы тебе горло не порвать да алкогольной кровушки не хлебнуть, а?

Мне стало дурно. У меня вообще богатое воображение, в милиции такое не приветствуется. Просто насмотрелся в своё время голливудских ужастиков, снимать они их научились, поэтому и яркие предположения бабки насчёт бесовского интереса к пьяному мне доброжелательного отклика на попробовать не вызвали. Уж извините…

– А ежели б ты не пьян был, Никитушка? Ежели б притворился? Да мы б, поди, беса энтого заарестовать сумели. Раз-два, а вот она, пропажа царская, заветный меч-кладенец! Тут и царевну Марьянку замуж бы выдали, и сами зажили без проблем, в тиши да на законных лаврах почиваючи, ась?

– Ваши предложения представляются мне несколько непродуманными, – скрипнув зубом, согласился я. – Но можем рискнуть. В конце концов, пора кончать с этой опасной неопределённостью. Третье отравленное яблоко я заставлю сожрать с семечками того, кто его мне на подоконник притаранит. План действий?

Яга одарила меня заговорщицким взглядом и зашептала на ухо. Сохраню интригу. Тем более что пока и сам не знаю, увенчается ли наше предприятие успехом. Ну, в том плане, что ведь нет никаких гарантий, что и сегодняшней ночью мелкий бес на свиных копытцах припрётся к нам со свежеотравленным фруктом…

– Да, кстати, а что насчёт Кощея? Как я понял из допроса яблока, бесов нанял именно он…

– Погоди судить, сокол ты наш участковый, – попридержала меня Яга, хотя именно она выступала первой главной обвинительницей гражданина Бессмертного во всех грехах. – А ты в оконце-то глянь, никак опять Митеньку привели, а?

Я осторожно сунулся к окну и тут же дал задний ход. Нашего младшего сотрудника доставили богомольцы. Если точнее, то восемнадцать разновозрастных старушек от семидесяти и выше, все в чёрных платочках, видимо, вдовы, с иконками на груди и горящими взорами.

– Юродивого обидел! Сильничать хотел! На Гришечкину честь позарился, содомец милицейский!

Ну да, припомнил я свою учёбу в школе милиции, тоже верно, как нас только не называли лихие водители и подвыпившие хулиганы! Однако интересно, что же такого Митя с Гришей учудили, чтоб спровоцировать такую бучу? Стрельцы привычно приняли с рук на руки исцарапанного, как кот в марте, Митеньку, а богомольщиц вежливо попросили за ворота.

Бабульки, конечно, подняли вой, требовали сей же час поднять меня из гроба, на их негодование полюбоваться, а потом всех нас под суд отдать, а отделение официально обозвать Гоморрой и спалить к еловым шишкам, от греха подальше. Но тут на крылечко вышла Яга, цыкнула, показала зуб, взяла у ближайшего стрельца тяжеленную пищаль и для острастки пальнула в воздух. Богомольных старушек стайкой снесло через забор, вот уж кто бы ожидал в их возрасте такой прыти…

Наш младший сотрудник умылся у колодца, кое-как привёл себя в порядок и постучался с докладом по существу. Лицо у него было очень обиженное…

– Как у Митьки на носу черти драли колбасу, – без малейшего сострадания, издевательски добила Яга. – Ну ладно, с заданием не справился. Миром с богомольцами договориться не смог, тоже ладно. Но чтоб сотрудник милиции от хромых деревенских бабок сбежать не смог… Позор на всё Лукошкино!

– Да будет вам, – вступился я, хлопая парня по плечу. – Ему и так сегодня досталось, сначала чуть вы не убили, потом эти пожилые феминистки церковного толка. Тем более что ничем таким предосудительным они с Гришечкой стопроцентно не занимались…

Митя опустил голову и покраснел.

– Занимались, что ли?! – не поверил я.

Митя кивнул, полыхая ушами, как двухметровая морковка. Бабка перекрестилась и рухнула на скамью. Кот бросился обмахивать её тряпочкой. Я с трудом сглотнул, мысленно проклял всё на свете, поискал, когда же мы просмотрели зачатки нестандартного поведения нашего товарища по службе, и сел.

– Объяснительную напишешь, и уволен.

Он торопливо кивнул, разворачиваясь к дверям.

– Стой. Сначала дай честное милицейское, что врать не будешь.

– Чтоб меня в лондонской полиции Бобби звали, – побожился он одной из моих шуточек.

– Тогда расскажи нам всё.

– Ну я… ить… это…

– Митя, – я встал и строго взглянул ему в глаза, – у меня ощущение, что истина где-то рядом, но ты её не узнаёшь или как-то не так понимаешь. Поэтому забудь все латинские слова и просто, по-русски, расскажи нам, как прошло твоё задание по ненавязчивой охране гражданина Гришечки? Блин, да хоть кто-нибудь знает его фамилию? А то неудобно уже…

Фамилию мне так и не сказали – как вы поняли, никто её не знал, – но протокол Митькиного допроса был приблизительно следующим…

Наш недалёкий герой честно ходил за юродивым, максимально стараясь не привлекать к себе внимания. Что очень трудно при его габаритах и неусмиряемой молодёжной смекалке. Но он выкрутился… В смысле, что смекнул Митя: для лучшей охраны Гришечки надо просто идти за ним шаг в шаг и бдить по сторонам в поиске незримых врагов. Юродивый сначала воспринял всё это как детскую игру и с удовольствием бегал от него туда-сюда, беззаботно веселясь, когда Митя, пыхтя, перелезал плетни и заборы или уворачивался от цепных псов, которые на него бросались, а божьего человека не трогали. Потом Гришечке развлечение надоело, и он нашего героя прогнал. Ну то есть поклонился в пояс и вежливо попросил отстать «ради всего святого»…

– А ведь у меня приказ! – горько всхлипывая, продолжал рассказывать Митяй. – Ему-то что, юродивый себе куда хошь идёт-бредёт, веригами гремит, о безопасности не думает, а я ж вашу начальственную волю не исполнить не могу! Уж он и гнал меня, и ругал, и просил, и всякой дрянью кидался, да потом как побежит, тока пятки грязные мелькают! Я за ним. А у храма Петра и Павла богомольцы стоят, приезда святой иконы с