Как видно, в своих воспоминаниях Гудериан несколько противоречит Манштейну, поскольку, если он твердо выступал против наступления, не следовало предлагать проведение одностороннего охвата и концентрацию танковых сил на единственном направлении главного удара.

Вероятнее, все участники совещания, так или иначе, высказывались неопределенно, поскольку других обоснованных и реально осуществимых планов по поводу действий на Восточном фронте ни у кого не было, а пассивное ожидание означало передачу инициативы противнику с непредсказуемыми последствиями. Вместе с тем, как справедливо отмечают американские военные историки Д. Гланц и Дж. Хауз (David M. Glantz, Jonothan M. House)[339], в тот момент германские военачальники в основном разделяли невысказанное мнение, что их войска всегда будут в состоянии преодолеть вражеские оборонительные позиции, как бы тщательно ни была подготовлена оборона.

С другой стороны, наряду со стратегическими и оперативными соображениями требовалось учитывать еще и политические, и военно-экономические, и психологические факторы – германское руководство должно было принять меры для нейтрализации негативного морального воздействия, причиненного поражением под Сталинградом.

Теодор Буссе отмечает[340], что в это время политическая обстановка впервые с начала войны серьезно изменилась к худшему. Нарастающее превосходство западных союзников стало очевидно во время мощнейших бомбардировок Берлина. Силы оси потеряли Тунис, и влияние этого поражения на Италию и на позицию Бенито Муссолини (Benito Amilcare Andrea Mussolini) еще нельзя было увидеть отчетливо, однако оно должно было привести к негативным последствиям. Во время зимних сражений 1942–1943 годов Румыния потеряла две полевые армии и были достигнуты пределы военных расходов этой страны. Таким образом, основные европейские союзники Германии стали ненадежными. В связи с необходимостью изменить ситуацию к лучшему Германии требовалась ощутимая победа, и это означало, что политическая обстановка обязательно будет оказывать влияние на решения командующих при ведении операций на Восточном фронте.

Генерал Сергей Штеменко, один из руководящих работников Генерального штаба Красной армии, сообщает[341], что советское командование учитывало в своих планах, что после разгрома под Сталинградом престиж Германии среди ее союзников чрезвычайно упал, поэтому ей необходима какая-то военная победа с целью укрепления существующего военно-политического блока европейских государств. Однако для достижения такой победы германское командование должно было отказаться от преднамеренной обороны, согласиться на жертвы и пойти на риск, двинув армию в наступление, даже если это было невыгодно по стратегическим и оперативным соображениям. В связи с этим возникла исключительная ситуация, когда германские войска в силу общего хода событий не могли не наступать и добровольно шли к надвигавшейся катастрофе.

По мнению генерала Джона Фуллера[342], для того, чтобы склонить русских к заключению сепаратного мира, Гитлеру требовалось демонстрировать силу Германии и тщательно скрывать все следы ее ослабления.

Как видно с точки зрения политической обстановки, немецкая сторона не могла отказаться от наступления, которое являлось важнейшей политической акцией, демонстрировавшей силу Германии ее начавшим колебаться европейским союзникам – Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии. Соответственно начальник Генерального штаба вооруженных сил фельдмаршал Вильгельм Кейтель на совещании 3 мая заявил, что наступать необходимо из политических соображений[343].

С военно-экономической стороны круглосуточные бомбардировки англо-американской авиации, проводившиеся со все большей интенсивностью с января 1943 года, постепенно парализовали систему транспортного сообщения на территории Германии. Поскольку немецкая противовоздушная оборона не имела средств адекватного противодействия бомбардировкам, то в течение 1943 года следовало ожидать существенного ограничения транспортных возможностей переброски войск и доставки в действующую армию боевой техники и предметов снабжения. Об этом на совещании говорили Йешоннек и Шпеер.

Выслушав все изложенные мнения, Гитлер не смог принять окончательного решения и распустил совещание, однако 11 мая направил в войска приказ об отсрочке проведения операции до 11 июня. Дальнейшие отсрочки вплоть до июля якобы были связаны с опозданием прибытия новой боевой техники[344].

В период ожидания внутри военного руководства Германии продолжался обмен мнениями по поводу предстоящей операции и ее целесообразности ввиду изменения обстановки и переноса сроков наступления.

При этом особое значение имели не только оперативные и стратегические соображения, но также и вопросы соперничества между главными командными инстанциями сухопутных войск Германии – Генеральными штабами вооруженных сил и сухопутных войск, боровшимися, прежде всего, за распределение войск и боевой техники между подведомственными им театрами военных действий (ТВД). В этой борьбе любая крупная операция позволяла привлечь на фронт ее проведения дополнительные резервы личного состава и техники, которые могли быть там оставлены и после операции, облегчив в дальнейшем решение многих боевых задач. Ведение войны на Восточном фронте контролировал Генеральный штаб сухопутных войск и его начальник генерал Курт Цейтцлер.

Манштейн достаточно откровенно высказывает свое мнение о генерале Цейтцлере, говоря, между прочим, что он не был и не мог быть начальником Генерального штаба в духе Мольтке или Шлиффена, однако здесь же упоминает, что сотрудничество с ним развивалось в атмосфере доверия, поскольку Цейтцлер отстаивал позицию Манштейна перед Гитлером, причем их хорошему взаимопониманию способствовал бывший подчиненный Манштейна генерал Адольф Хойзингер – начальник Оперативного управления Генерального штаба сухопутных войск[345].

Генерал Вальтер Варлимонт констатирует[346], что на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск Цейтцлер с самого начала не имел другого выбора, кроме как работать ассистентом Гитлера, но вряд ли кто-нибудь мог бы действовать в этой роли достойнее и лучше Цейтцлера. Геббельс отметил 9 мая 1943 года, что Гитлер полностью удовлетворен работой Цейтцлера, который является самым полезным помощником в проведении Восточной кампании. Однако Цейтцлер отказывался предоставлять подробную информацию Генеральному штабу вооруженных сил, который с осени 1942 года отвечал за ведение войны на всех театрах военных действий, кроме Восточного фронта, поскольку видел в руководстве этого штаба – фельдмаршале Кейтеле и генерале Йодле (Alfred Jodl) – своих конкурентов в части распределения материальных ресурсов, резервов и вооружения. Поэтому, с одной стороны, Цейтцлер скрывал сведения о планах, дислокации и передвижениях германских войск на Восточном фронте, а с другой – использовал все возможности, чтобы контролировать как можно больше армейских формирований. Разногласия обострялись тем, что соединения, поддерживаемые в боевой готовности для операций, вероятных в будущем на Средиземноморском театре, являлись одновременно ядром наступательных сил операции «Цитадель». Дата ее начала все время откладывалась, поэтому становилось все вероятнее, что она совпадет с предполагаемым началом наступления западных союзников СССР в Средиземноморье.