было одинаковое количество книг, музыкальных предметов, плюшевых животных и предметов мебели. Игрушек у мальчиков было больше, они были разнообразнее и сильно отличались от девичьих. У мальчиков было значительно больше транспортных средств (машины, грузовики и т. д.) – 375 против 17 у девочек, больше предметов техники, спортивных игрушек и инвентаря, игрушечных животных, гаражей, складов, военных игрушек и образовательных материалов, некоторые из них были гендерно-нейтральными. Куклы имелись как у мальчиков, так и у девочек, но разные. У девочек было в 6 раз больше кукол, изображающих женщин, и в 9 раз больше кукол-младенцев. Количество мужских кукол у мальчиков и девочек было одинаково, но это были разные персонажи, у мальчиков фигурки чаще представляли солдатиков и ковбоев.

Сразу же возник вопрос: почему? Таковы детские предпочтения, или это взрослые дарят детям гендерно-специфические игрушки? Последующие исследования показали, что имеет место и то и другое. Мальчики чаще просят и получают больше спортивного снаряжения, транспортных средств, военных игрушек и предметов, связанных с ориентацией в пространстве и времени (часы, компасы). При этом дети просят более гендерно-стереотипные игрушки, чем те, которые родители дарят им по собственной инициативе.

Нередко вокруг этого разворачивается настоящая борьба. Некоторые взрослые сознательно покупают детям, особенно мальчикам, гендерно-стереотипные игрушки, считая, что это помогает их правильному воспитанию, а другие, желая преодолеть гендерное неравенство, этому всячески противятся. Но не все зависит от взрослых.

На международном профессиональном нетворке сексологов, который я посещаю, коллеги однажды спонтанно поделились опытом своих родительских неудач в устранении гендерных предпочтений в выборе игрушек. Любуясь, как его 6-летняя дочка играет с машинами и грузовиками, знаменитый профессор-психолог радовался, что ему удалось преодолеть гендерные границы; однако на вопрос, во что она играет, девочка ответила, что большой грузовик – это папа, лимузин – мама, а малолитражка – ребенок. Второй отец подарил трехлетнему сыну гендерно-нейтральный набор ЛЕГО, но мальчик тут же смастерил из него подобие ружья. Другому трехлетке принципиально не дарили игрушек, напоминающих оружие, но однажды в ресторане родители обратили внимание, что мальчик обкусывает пирожное так, что оно начинает напоминать ружье.

Центральный теоретический вопрос нашей темы: какова последовательность формирования разных форм гендерно-типического игрового поведения? По некоторым данным, гендерная самоидентификация, определение себя как мальчика или девочки, предшествует другим аспектам гендерно-ролевого поведения, таким как гендерная сегрегация в игровых группах, а предпочтение гендерно-типичных игрушек предшествует появлению гендерной сегрегации в группах сверстников. К среднему детству, а то и раньше, возникают «нормативные половые диморфизмы», которые Даяна Рубл называет «параллельными тенденциями развития». Однако в этой сфере многое остается неясным. Одни формы детского поведения нормативно допускают больше индивидуальных вариаций, поэтому они менее стабильны, чем другие. Степень гендерной типизации разных видов игрового поведения неодинакова, корреляция их друг с другом умеренна, а то и вовсе отсутствует. Неоднозначность результатов усугубляется недостатком лонгитюдов и тем, что используются разные методы исследования.

Особенно интересен вопрос, как соотносятся друг с другом выбор товарищей по играм и особенности детского игрового стиля. Единственное, что мы знаем точно, это то, что существующие в детской культуре нормативные предписания значительно строже у мальчиков, чем у девочек. Склонных к «девчоночьему» стилю игры мальчиков наказывают сильнее, чем девочек, играющих в мальчишеские игры, а вовлеченные в девчачью деятельность мальчики подвергаются более сильному социальному остракизму, чем мальчики, просто играющие с девочками (Fridell et al., 2006). Иными словами, мальчик может играть с девочками, но лишь при условии, что при этом он не оставляет своей «мужской» роли. Это способствует взаимному социальному дистанцированию мальчиков и девочек.

Отечественные данные указывают в том же направлении. Описывая игры, в которые они играют, московские шестилетки (80 мальчиков и 109 девочек) говорят практически то же, что и взрослые. Хотя репертуар мальчишеских игр обширнее девчачьего, он довольно стереотипен, преобладают игры с погонями и перестрелками (Егорова и др., 2001). Реальная игровая гендерная дифференциация, по мнению исследователей, слабее, чем считают взрослые, да и сами дети. Однако многие мальчики демонстративно говорят, что не знают девчоночьих игр:

«Я не девочка, не знаю».

«Не знаю девчоночьих игр».

Девочки мальчишеские игры знают, но описывают с осуждением:

«(Игры у мальчиков) некрасивые, плохие, быстрые, немилосердные».

«У нас мальчики чаще играют в войну, мне это совсем не нравится».

Добрые психологи

Некоторых гуманистически ориентированных психологов соревновательность детских, особенно мальчишеских, игр смущает. Им хотелось бы не только смягчить, но и устранить все то, что, по их мнению, противопоставляет детей друг другу. По словам Е. О. Смирновой и В. М. Холмогоровой, «воспитание нравственных чувств должно базироваться на следующих принципах:

1. Безоценочностъ. Любая оценка (независимо от ее валентности) способствует фиксированное™ на собственных качествах, достоинствах и недостатках. Именно этим обусловлен и запрет на любое вербальное выражение отношения ребенка к сверстнику. Минимизация речевых обращений и переход к непосредственному (экспрессивно-мимическому или жестовому) общению может способствовать безоценочному взаимодействию.

2. Отказ от реальных предметов и игрушек. Как показывает практика, появление в игре любого предмета отвлекает детей от непосредственного взаимодействия. Дети начинают общаться «по поводу» чего-то, и само общение становится не целью, а средством взаимодействия.

3. Отсутствие соревновательного начала в играх. Поскольку фиксированность на собственных качествах и достоинствах порождает яркую демонстративность, конкурентность и ориентацию на оценку окружающих, мы исключили игры, провоцирующие детей на проявление данных реакций.

Главная цель воспитания толерантности заключается в формировании общности с другими и возможности видеть в сверстниках друзей и партнеров. Чувство общности и способность «увидеть» другого являются тем фундаментом, на котором строится нравственное, толерантное отношение к людям. Именно это отношение порождает сочувствие, сопереживание, сорадование и содействие» (Смирнова, Холмогорова, 2003).

Исходя из этих положений, авторы разработали систему игр для детей 4-6-летнего возраста и проверили ее на 50 дошкольниках. По мнению экспериментаторов, опыт себя оправдал: неконкурентные игры сделали поведение детей более просоциальным, чем в контрольной группе. Не оценивая эксперимент сам по себе, я сомневаюсь в его долгосрочном эффекте. Соревновательность, оценочность и опредмечивание – фундаментальные свойства не только детской игры, но и всякой иной коллективной человеческой деятельности. Думаю, что как только психологи ушли, дети стали играть в свои обычные игры. Чтобы изменить их природу, надо создать новый биологический вид. Советский опыт создания «нового человека» успехом не увенчался.

Задача раскрытия психологического смысла гендерно-специфических игр и игрушек, если не сводить ее к подготовке ребенка к выполнению заранее известных и четко очерченных социальных ролей и функций, гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд.

Отобрав с помощью воспитательниц детских садов 50 игрушек, Миллер предложила студентам оценить их по 12 параметрам