Паркуюсь, выхожу на улицу и облокачиваюсь на машину, поднимая глаза на ее окна. В гостиной мерцают отблески телевизора, а на кухне горит свет. Закуриваю ещё одну сигарету и пялюсь на окна. Сам себя не узнаю, но мне, сука, не по себе. Не была бы она в положении, я бы все решил гораздо проще. Ворвался бы к ней, прижал к стене, заткнул рот поцелуем, отшлёпал и пытал бы оргазмами, пока не начала выть подо мной, готовая принять все. А сейчас я пытаюсь унять бурю внутри.

Из подъезда выходит девушка и застывает, смотря на меня. Ее освещает свет фонаря, и я узнаю в ней подругу Стефании. Нет, мы лично не знакомы, но я знаю ее заочно, я пробивал все окружение Стефании. Она отмирает и идёт к своей машине, по пути набирая номер в телефоне. Быстро подхожу к девушке и под ее испуганный вскрик отнимаю телефон.

— Что вы себе позволяете?! — возмущается девушка.

— Не нужно ее предупреждать о моем визите! — отключаю телефон и возвращаю назад. Разворачиваюсь и быстро иду к подъезду.

Поднимаюсь на нужный этаж и звоню в дверь, мне тут же открывают.

— Да, да, ты забыла шарф… — улыбаясь произносит Стефания и обрывается, когда видит на пороге меня. Она невероятно красивая. Вот такая — без косметики, с небрежным пучком, в простом домашнем платье и с круглым животом. Она пытается захлопнуть дверь, но я вовремя останавливаю ее, подставляя руку.

Стефания сглатывает и заглядывает мне в глаза, а там — океан, в котором я тону. Мне хочется прижать ее к себе и просто дышать.

— Зачем ты пришел? — ее голос разливается по телу приятной истомой. Черт, наверное, мне нужно было это время, чтобы понять, насколько сильно она мне нужна.

— Может сначала впустишь?

— Нет, сейчас должен прийти Володя, — и теперь я распознаю ложь. Она опускает глаза, и мнет платье, вызывая мою усмешку. Иду на нее, и Стефания тут же отступает, пропуская меня в квартиру.

— Прекрати лгать! — закрываю дверь. — Никого ты не ждёшь! — она убегает в гостиную, а я разуваюсь, оглядываю прихожую и понимаю, что ничего не изменилось. Снимаю пиджак, закатываю рукава рубашки и иду в гостиную. Стефания даже не наркотик, она мой яд, который отравил во мне меня прежнего. Кто я теперь? Черт его знает…

Стефания стоит у окна и смотрит куда-то в ночь, обнимая себя руками. Гостиную освещает лишь работающий телевизор и свет уличных фонарей. На столике перед диваном — мороженое в контейнере и томатный сок. Оригинальное сочетание.

Подхожу к ней сзади, обнимаю за плечи и наконец глубоко вдыхаю ее запах, который моментально пьянит, вызывая эйфорию. Стефания застывает, прекращая дышать, и я наглею, веду ладонями по ее рукам, наслаждаясь ощущениями бархатистой кожи, по талии, и к животу, аккуратно накрывая его руками. Сам замираю, прислушиваясь к своим ощущениям, и понимаю, что счастлив от того, что моя женщина носит моего ребенка. Мы неразрывны, теперь МЫ будем всегда.

— Кто у нас, мальчик или девочка? — тихо спрашиваю я, и вожу носом по волосам.

— У меня будет дочь и она не твоя, — продолжает упрямо лгать, а я аккуратно вожу ладонями по уже довольно большому животику и прикрываю глаза, представляя себе нашу дочь.

— А чья же она? Демченко отказался от отцовства. Ты имела связь с кем-то другим! Ммм? — молчит, накрывает мои ладони, пытаясь их остановить, а меня в жар кидает от ее прикосновения. Я никогда теперь не отпущу эту женщину, хочет она этого или нет. Она моя во всех смыслах этого слова. — Долго ты собиралась от меня это скрывать? Зачем ты так поступила? — отнимаю руки от живота, беру ее ладони в свои руки и, управляя, вожу ее руками по животу.

— Затем! — выдыхает она. — Затем что ты все равно никогда не оставишь жену и не будешь с нами полноценно. А я не хочу быть содержанкой, моя дочь достойна лучшего.

— Кто сказал, что я не дам вам все самое лучшее?

— Ты опять все меряешь деньгами! Дело в любви, верности, преданности, семье! — она начинает всхлипывать, пытается вырвать свои руки, освободиться от меня, но я не позволяю. Я слишком долго к ней не прикасался, я физически не могу сейчас ее отпустить. — Я не хочу жить полумерами и не хочу, чтобы так жил мой ребенок, либо мы получаем все, либо ничего! Отпусти меня! — по голосу слышу, что она плачет и отпускаю ее руки, сам накрываю живот, и в это момент моя дочь толкается мне в руку. Мы оба замираем. Я ощущаю ещё толчок и ещё, а потом плавное движение и захлебываюсь в нежности к моей девочке и ее матери. Можно сколько угодно лгать себе, но я определенно испытываю гамму чувств к этой женщине. И дело даже не в беременности, я тосковал по ней, даже не зная о том, что ребенок мой.



Стефания

Как я жила все это время? Для окружающих — лучше всех. Я — счастливая мать-одиночка. Я и себя в этом убедила. Мне никто не нужен.

«Я самодостаточная женщина, которая способна дать своему ребенку все необходимое», — как мантру, повторяла я. Но по вечерам, за закрытыми дверями моей квартиры, все рушилось, и я превращалась в слабую, маленькую девочку, которая очень хочет любви, ласки, заботы и просто мужского тепла. И я рыдала в подушку, проклиная свой характер. Вроде, не все так плохо и я сама так хотела, но когда играют гормоны и настроение скачет из крайности в крайность, то разум уже не работает. Были моменты, когда мне отчаянно хотелось позвонить Романову и признаться, что солгала, просить, чтобы вернулся и был рядом. Но я била себя по рукам и кусала до боли губы, чтобы не сорваться.

Особенно тяжело было ходить в клинику, где меня наблюдали.

«На первое УЗИ можете прийти с отцом»

«Отец ребенка тоже должен сдать анализы»

«Если ваш папа желает, то может приходить на приемы вместе с вами»

В один из визитов я не выдержала и прокричала моему доктору, что нет у нас отца и не будет! На меня смотрели как на сумасшедшую и кивали. Пришлось сменить клинику, и в новой я сразу обозначила статус «мать-одиночка».

Я думала, время вылечит, и я отдам всю свою любовь моей дочери. Но, как оказалось, любовь к мужчине и любовь к ребенку — это совсем разные вещи… Не было и дня, чтобы я не думала о Глебе. Я дико скучала, мою тоску усиливали гормоны. Я то срывалась на подчиненных, то хохотала над шутками бармена, то плакала над отчётами, когда цифры не сходились. Я старалась, очень старалась не думать о НЕМ, только мысли и воспоминания сами, без спросу, лезли в голову.

Труднее всего было общаться с мамой, которая отчаянно не понимала, где отец ребенка.

— Вот время пошло, мужики теперь никому не нужны, рожают для себя. Сильная она, независимая! А ребенку ты что скажешь? Что папа — космонавт?!

— Нет, я скажу, что он прекрасный человек. Просто так сложились обстоятельства.

— Обстоятельства! — отмахивается от меня мама, а сама прячет слезы. Я подхожу к ней, обнимаю и опускаю голову ей на плечо. Я знаю, что она не со зла, просто переживает.