Как ни странно, я уснула, причем уснула мгновенно и без дополнительных алкогольно-таблеточных мер. И мне, впервые со дня гибели Милки, не снилось снов. Та ночь запомнилась мне чем-то вроде полного провала сознания во тьму.

Следующий день, канун Милкиных похорон, начался неприятностью: по вине девочки из «писем» в материале нашего отдела проскочила ошибка, и к тому моменту, как я добралась до редакции, секретарша Лиза уже была раскалена добела звонками ушлых читателей, эту ошибку обнаруживших… Меня всегда поражало, сколько, оказывается, существует на свете людей не просто | вылавливающих огрехи прессы, но и не жалеющих времени на то, чтобы дозвониться до проколовшегося издания. И злорадно поделиться своим «открытием». В какой бы вежливой форме это ни сообщалось, даже сквозь протокольные фразы всегда проступает вездесущее: «Ага! Попались?!»

На сей раз мы стараниями неопытной корреспондентки, весь свой недолгий стаж работы посвятившей чтению писем читателей, действительно попались. Главная вина лежала на мне. Я просто обязана была вчера остаться и проконтролировать действия девчонки, которая в данный момент горько рыдала в моем пустом отделе за Колиным столом. В нашей «молодежке» подобные просчеты испокон веку наказывались одинаково: лишением квартальной премии, сохранившейся с советских времен и выдававшейся из фонда главного редактора.

— Перестань лить слезы, — вздохнула я, обнаружив, чем именно занята провинившаяся. — Виновата скорее я, чем ты. Я и отвечу… Тебя как зовут? Извини, забыла…

— Таня… — Девочка была молоденькой и очень жалкой в своем искреннем горе. Подняв зареванную мордашку от стола, она посмотрела на меня с робкой надеждой.

— Наша Таня горько плачет… — Я нашла в себе силы пошутить. — Тише, Танечка, не плачь! Тонуть буду я…

И я действительно чуть не утонула — в громовой ярости Грига, с которой он начал летучку… И без этой проклятой ошибки ничего хорошего от нашего неизбежного общения я не ожидала. А тут еще, словно специально ему на руку, девчонка, как выражаются у нас в конторе, подсуропила… О лучшем поводе для того, чтобы уравновесить мое вчерашнее публичное покушение на его авторитет, Григорий и мечтать не мог.

— Вы же, Марина Петровна, вчера, если память мне не изменяет, обещали заняться делами, оставаясь в конторе?! Так-то вы с ними управились? Огромное вам спасибо от имени редколлегии!.. — грохотал мой бывший муж, на полную катушку теша свое самолюбие. — Если вы не справляетесь со своими рабочими обязанностями, не честнее ли признать это вслух, чем раз за разом подставлять газету и своих коллег?!

Мысленно ахнув, я подняла свою повинную и соответственно опущенную головку и… наткнулась на отчетливо сочувствующий взгляд Корнета! Более того, Оболенский взглядом не ограничился. Я не успела открыть рот, с тем чтобы осуществить возникшее намерение: прямо здесь и сейчас, не сходя с места, в присутствии всей редколлегии сложить с себя обязанности заведующей городским отделом.

— Григорий Константинович! — Корнет заговорил холодно и официально, назвав Грига по имени-отчеству, хотя всем присутствующим было хорошо известно: общались они всегда накоротке. — Вам не кажется, что вы перегибаете палку?..

Воцарилась тишина, нимало не смутившая Оболенского, который спокойно продолжил свою адвокатскую речь:

— Кому-кому, но вам отлично известно, при каких чрезвычайных обстоятельствах, к тому же всего пару дней назад, Вершинина приступила к своим новым обязанностям. О каких выводах может идти сейчас речь? Если не ошибаюсь, до сих пор с ней все было в порядке…

Я исподтишка посмотрела на своего бывшего мужа и обнаружила, что он ошарашен ничуть не меньше меня.

Во всяком случае, на Оболенского Григорий пялился с таким выражением лица, словно вместо него узрел привидение… И впервые на моей памяти наш главный редактор не нашелся что ответить посмевшему возразить подчиненному. То есть он ему вообще ничего не ответил! Злобно оттолкнув от себя рабочую папку с бумагами и сбив ею таким образом пластмассовое устройство для карандашей и ручек, Григ вслед за этим вновь вцепился в свою папку и резко дернул ее, водворяя на прежнее место — себе под нос. После чего прошипел, но не в ответ Корнету, а в адрес окаменевшей летучки:

— Будем считать, что вышедший номер мы обсудили… Переходим к планированию!..

Сказать, что я была благодарна Корнету, — значит не сказать ничего. После того как скомканная летучка завершилась, я нагнала Оболенского в коридоре и молча пошла рядом. Глянув на меня искоса, Виталий покачал головой:

— Можешь не смотреть на меня обожающими глазами, — остудил он меня. — На самом деле мне больше всего хочется тебя придушить…

— Опять ненавидишь? — с горечью спросила я.

Корнет неожиданно остановился, посмотрел во все глаза на мою наверняка бледно-зеленую физиономию и вдруг рассмеялся:

— Спятила? — поинтересовался он, пропуская меня вперед в свой кабинет, которого мы как раз достигли. — Просто очень хочется задрать тебе юбку и высечь… Я никогда до конца вас, баб, не пойму: может, хоть ты мне скажешь, что тебе вчера въехало в башку после столь трогательного утреннего эпизода?..

Судя по всему, у меня успел выработаться совершенно несвойственный моей натуре рефлекс на Корнета… Не помню, чтобы прежде меня тянуло кому-нибудь исповедоваться, а тут… Уж не знаю, чего я такого в нем нашла! Или Виталий впрямь обладал каким-то таинственным качеством, помогавшим ему, видимо, и в работе, благодаря которому нашему спецкору предоставлялись любые сведения всеми подряд, включая ментов?!

Меня прорвало. И я вывалила перед ним всю кучу, включавшую и «трепетную лань», и взглядики наших коридорных баб, и даже свое убеждение в том, что и стены, и вещи, задействованные в наших судьбоносных перипетиях, «помнят» все, что происходит на уставленной ими сцене и хранят эту информацию, в отличие от людей, и обрушивают на их головы в самый неподходящий момент…

Наконец я высказала все. Помолчал немного и Корнет, прежде чем заговорить. Нет, он и не подумал уговаривать меня или, чего я боялась еще больше, высмеивать.

— На самом деле, Марина, — произнес он медленно и вдумчиво, — Гришка тебя просто-напросто в очередной раз напугал… Я ему, кстати, сказал об этом вчера… А вот о том, почему ты ушла от него в первый раз, не сказал. И тебе не рекомендую.

— Почему? — робко спросила я, готовая принять любое объяснение, исходящее от Оболенского.

— Потому что, извини за банальность, в женщине должна быть тайна — особенно если имеешь дело с таким персонажем, как Григ… Гришка и Милка обладали по меньшей мере одной общей чертой характера: если чего-то захотелось — подавай немедленно, прямо сейчас! А далее — далее работают тривиальные законы психологии: страсть — удовлетворение — охлаждение…

В этот момент я и дала себе слово заняться психологией… Но мужество задать вопрос, мучивший меня по-прежнему сильно, нашла, несмотря на то что рисковала в очередной раз превратиться в глазах Виталия в наивную дуру…