Романов задумчиво глядел на ружье. Затем выражение его лица изменилось. Я увидел, как в нем поднимается панический страх. Его рот скривился, руки задрожали.

– Господи боже! Я вспомнил, зачем пришел, – прошептал он.

Это открытие потрясло его. Он уставился на меня расширенными глазами, и я понял, что сейчас, возможно, настал последний момент, когда он еще способен сознательно распоряжаться своими действиями. Дальше перед ним простирается только пустыня безумия.

– Я делаю то, что нужно? – спросил он все еще с ружьем в руке. – Скажи, Жюль, это правильно?

– Ваша жена в городе. – Во рту у меня все пересохло. – Она встречается с директором дома престарелых. Она…

Романов вопросительно смотрел на меня.

– Вы же не хотите в клинику, – сказал я. – Не хотите, как ваша матушка. Вы меня понимаете?

Было прямо-таки видно, как отчаянно он старается отыскать это воспоминание.

– Нет, я так не хочу, – произнес он наконец.

Я шагнул к нему:

– Вы сможете покончить с этим? Александр, сможете?

Романов, казалось, не слышал меня.

– Моя матушка под конец стала совсем на себя не похожа, точно поддельная, – сказал он как-то даже по-ребячески. – Она сделалась как животное. Она уже не узнавала и не понимала, ни кто ее сын, ни кем она была раньше.

Он подошел к шкафу и достал коробку с патронами, затем зарядил ружье. Один патрон упал, он с трудом поднял его с пола.

– Передать что-нибудь вашей жене? Я передам ей, что вы ее любите.

Романов не отвечал. Дрожащей рукой он провел по ружью. Я видел его широко раскрытые глаза.

– Маленьким мальчиком я всегда любил наблюдать за перелетными птицами, – сказал он. – Куда они летят? – думал я. – И куда они летят?

Какой-то голос в моей голове приказывал мне позвонить в службу спасения и отобрать у него ружье. Но я обнял Романова и без слов удалился из подвала.

Я торопливо зашел в свою комнату, схватил куртку и бегом кинулся вниз по склону в долину. Один раз я поскользнулся и упал в снег. Вскарабкавшись на ноги, я побежал дальше. Все это время я ждал, когда раздастся выстрел, но его не было. Я представил себе Романова, как он стоит с ружьем в подвале, одинокий перед решением – потерять рассудок или жизнь. Еще несколько последних моментов, несколько раз проститься со всем, затем, воспользовавшись секундой мужества, собраться с силами и отпустить.

Я уже спустился к дороге и тут услышал выстрел. Стайка растревоженных птиц взлетела над макушками деревьев, и снова опустилась тишина.

Для поездки в Италию мы взяли в аренду машину. Перед самым отправлением мы еще раз оглядели нашу новую гостиную. Свежеокрашенные стены, натертые до блеска полы; все это было закончено всего несколько часов назад. Альва говорила о том, как мы по возвращении обставим комнату, и не знаю, потому ли, что у меня снова появилось свое жилье, или потому, что она была на шестом месяце беременности, но от счастья на глаза навернулись слезы. Я смущенно отвернул лицо.

Мы вели машину, по очереди сменяя друг друга.

– Знаешь что? – Альва барабанила пальцами по рулю. – Я подумала, что все-таки продолжу учебу в университете. Я очень соскучилась по занятиям. Ну буду на курсе самой взрослой, ничего страшного!

– И куда ты пойдешь? На литературу?

Она решительно замотала головой:

– Нет уж, слишком долго я была занята писателями. Теперь мне хочется позаботиться о своем разуме.

Глаза Альвы сверкнули за стеклами очков, и я, заглядевшись на ее лицо, нежную белую кожу, тонкие черные ресницы и яркие рыжие волосы, на секунду замер в восхищении от вида ее красоты.

Мы заговорили о поездках, которые совершали в молодости: на дальние озера, на разные фестивали. Я так разошелся, что сказал нечто вроде: «Ну разве это не безумие, что мы столько лет не виделись?»

Альва пожала плечами:

– Когда мы были молоды, я думала, что у нас все чересчур сложно. Только потом я поняла, что всегда любила тебя. – Она перестраивалась в другой ряд и не смотрела на меня. – К тому времени я уже была в России. Тогда я часто о тебе вспоминала, но думала только о том, как бы тебя забыть.

– Так, значит, ты по мне скучала?

– Да, иногда, – сказала Альва. – Но по большей части я радовалась, что отвязалась от тебя.

Она улыбнулась. Я приложил ладонь к ее животу. Мы все еще не выбрали имена для близнецов. Сначала Альва хотела назвать дочку в честь своей сестры, но потом передумала: «А вдруг Фина где-то жива?»

В поисках подходящих имен я узнал, что у скандинавов «Альва» означает «лесной дух». Мне это понравилось. Альва стережет лес, в котором я душой оставался с детства.

Впереди десятки грузовиков, запах бензина, бесчисленные фары. Мы переехали через итальянскую границу и не могли дождаться, когда окажемся в отеле на побережье Амальфи, где нам предстояло провести две недели. Я заплатил за поездку из своих сбережений, но в этом не было особой необходимости. После смерти Романова Альва получила в наследство колоссальную сумму денег, вдобавок от продажи шале и участка мы выручили еще миллион швейцарских франков. Так что независимо от того, нравилось мне это или нет, деньги для нас не играли никакой роли.

– Тебе удалось переговорить с издательством?

– Да, – сказал я. – Они запланировали выпуск его книги на весну следующего года.

– А ты успеешь?

– Все почти готово.

Последнее произведение Романова «Время, ты улетаешь» должно было состоять из пяти новелл. Три из них он сам отдал на хранение нотариусу в Люцерне, уберегая от самого себя. Время действия первой повести относилось к сороковым годам прошлого века, речь шла о представителе торговой фирмы в Польше. Его семья погибла в войну, и он проезжает зимой по холодной, оскуделой стране, в которой у него ничего не осталось, кроме воспоминаний. Действие следующей новеллы, «Любовь на просвет», происходит в Америке, в ней повествуется о разводе супружеской пары из Орегона. Жена узнает, что муж годами ей изменял, по ее счастливым воспоминаниям проходит неизгладимая трещина. Героем третьей истории был он сам – забытый всеми писатель Александр Николаевич Романов. В ней рассказывалось о том, как он лишился разума, попал в дом престарелых и, беспрестанно разбирая свою жизнь по кусочкам, никак не мог сложить их в правильную картину. Далее шла моя любимая новелла «Несгибаемое сердце».

Две заключительные повести были написаны мной.

В конверте, который вручил мне Романов за несколько недель до своей смерти, находилось тридцать страниц, наполненных отдельными сценами, заметками и воспоминаниями. К ним также было приложено письмо.

«Мы оба воры, Жюль, – писал он. – Поэтому я хочу предложить вам сделку. С вас книга в обмен на женщину. Вы мой должник».