После истории с рыбаком(*) Фрол Карпович, вспомнив про умную традицию, переключил высокие кабинеты на себя но, на всякий случай, предупредил некоторых из их владельцев о возможном визите подчинённых.

Подобная открытость обуславливалась тем, что в подавляющем большинстве руководители силовиков — секретоносители высшей категории, и великолепно умеют молчать о многом. Да и шеф прекрасно разбирался, кому что можно рассказывать.

По кое-каким оговоркам Иванов заподозрил, что с визитом напарника к генералу вышло всё куда как мутно, но начальник и тут ни в чём не признался, шумно отчитав подчинённого за тупость и нерадивость. А Антон предпочёл вообще не вспоминать об этом досадном инциденте, переводя все стрелки на Фрола Карповича.

Уголовное дело мастерски кануло в небытие. Невинные покупатели полуразумных вещей вернулись к нормальной жизни.

С активной роднёй спортсменов тоже провели ряд мероприятий: показали записи признания «деточек» и выписку из больничной карты Антона Андреевича, чуть-чуть подправленную в худшую сторону. Попугали неизбежной юридической дракой с адвокатами избитого пенсионера, открыто упомянули о полноценной судимости, безвозвратно портящей молодые биографии, чем заставили родственничков верно оценить расстановку сил и угомониться.

Троице тоже досталось. От мам и пап. По утверждению шефа — крепко, вплоть до тотального запрета посещать спортивную секцию и вынужденного знакомства с военкомом.

***

На том дознание и закончилось для всех, кроме Швеца, которого Фрол Карпович ещё изволил держать в немилости. В воспитательных целях.

Ему поручили: «Дважды в сутки следить за артефактором. До самой выписки. Возраст у него солидный, как бы чего не вышло. Ещё пригодится.»

***

Антон Андреевич шёл на поправку. Об этом уверенно говорили все: его лечащий врач, боярин, взявший избитого пенсионера под негласную опеку, и сам пострадавший, сначала понемногу, а потом всё больше и больше гуляющий по больничному коридору и этажам.

Отёки на его лице спадали, постепенно являя миру старчески заострённые, схожие с паспортными черты лица. Сломанное ребро беспокоило редко, а привычные пожилому организму гимнастические упражнения, осторожно выполняемые по утрам в усечённом комплексе, способствовали возвращению подвижности суставам.

Заботливая Евгения Вячеславовна продолжала исправно приезжать к соседу по бизнесу, закармливая того до икоты. Всё так же суетилась вокруг, следила за порядком на тумбочке и заправленностью койки, пунцовея от скромных благодарностей.

На работу она забила, проводя практически половину светового дня в больнице.

К всеобщему удивлению, диалога у пожилых мужчины и женщины не получалось. Они не находили подходящие слова, стеснялись друг друга, пересыпая речь неопределёнными междометиями и незаконченными репликами.

Соседи Антона Андреевича по палате улыбались такому поведению, за спиной сравнивая двух умудрённых прожитыми годами людей с нерешительными юнцами, пробующими на вкус первую любовь.

Но реставратор-самоучка ничего из обсуждений не замечал, подолгу стоя у окна в ожидании нового визита торговки пирожками.

За всем этим Антон Швец наблюдал поначалу с сарказмом, затем с любопытством, а потом и сам не заметил, как к заинтересованности примешалась грусть. Откуда она появилась — он не мог объяснить. Просто каждая встреча стариков будоражила память, горько отзываясь ностальгией по прошлому, где он — молодой лейтенант, держит за руку ту, кто вскоре станет его женой.

Несколько раз призрак порывался забить на полученный от шефа приказ — и возвращался, наступив на горло эмоциям. Приказы положено выполнять.

Менял время появления в палате — но от того становилось только хуже. Воспоминания разыгрывались с удвоенным энтузиазмом.

Он несколько раз даже порывался показаться артефактору и по-мужски растолковать всю подоплёку интереса Евгении Вячеславовны, но после сдерживался, предпочитая не лезть не в своё дело.

От добровольных советчиков редко бывает настоящая польза. Чаще — один вред.

Да и не получилось бы общения без назидательных поучений. Одинокий, мятущийся тёзка раздражал Антона своей нерешительностью куда больше, чем его невнятное блеянье при виде навещающей женщины.

И, вместе с этим, Швец с неослабевающим интересом наблюдал за очередной серией любительского спектакля «Двое молчащих о главном», как он, думая, что создал едкую, отрезвляющую формулировку, обзывал встречи избитого пенсионера и продавщицы пирожков.

***

В день выписки Антон Андреевич попрощался с соседями по больничным койкам, поблагодарил врача и персонал. Собрал в пакет пожитки, подошёл к окну, всматриваясь в шагающих мимо.

Провёл рукой по карману, уныло отмечая пустоту.

Средства связи у него при себе не имелось — телефон куда-то пропал после избиения. Наверное, выпал — каратисты его не забирали. Установлено точно.

Нащупал ключи, проверил, не оставил ли чего. Зачем-то оглянулся.

Незримо присутствующий инспектор Департамента, устав ждать, пока его подопечный закончит копаться, переместился на улицу. Надоело ему это заведение.

Только достал сигареты — как вдруг заметил спешащую к зданию больницы Евгению Вячеславовну. Без тележки, принаряженную, осторожно обходящую лужи лакированными, не по погоде, туфельками.

— Ну твою же... — не успев чиркнуть зажигалкой, простонал Антон, испытывая необъяснимый позор за Антона Андреевича.

К нему женщина торопится, а этот тютя...

Костеря горе-кавалера последними словами, призрак юркнул за дерево и исчез, чтобы вскоре вернуться с букетом шикарнейших роз, приобретённых дальше по улице, в цветочном магазине.

Заплатил честно, нервно сглотнув от стоимости, однако ни капельки не сомневался в правильности поступка.

Обогнув по дуге всё ещё лавирующую между луж продавщицу пирожков, Швец влетел в холл, высматривая покидающего больницу пенсионера. К счастью, Евгения Вячеславовна его не заметила.

Выписанный спускался по лестнице.

— Держи! —в руки недоумевающего Антона Андреевича с силой ткнулся букет. — Женщине подаришь!

— А вы, собственно, кто?

— Никто! — Антон уже бежал по лестнице вверх, прыгая через ступеньку и решительно отказываясь что-либо объяснять. — Иди, тебя ждут!

Поражённый мужчина осмотрел букет, перевёл взгляд на опустевший лестничный пролёт, вновь вернулся к розам, оторопело шепча: «Ничего не понимаю».

Постоял, надеясь, что неизвестный парень вернётся и объявит случившееся розыгрышем, дотронулся до зелёных листков.

За его спиной прозвучал знакомый голос:

— Антон Андреевич! А мне доктор сказал, что вас сегодня, перед обедом, выписывают. И я... вот. Пришла встретить.

Едва не подпрыгнув на месте от неожиданности, артефактор обернулся, растерянно выставив перед собой букет.

— Здравствуйте, Евгения Вячеславовна. Я... Вы представляете, спускался, и тут незнакомец с цветами. Сказал, отдать женщине, — со скрипом, но до Антона Андреевича дошло, что дама перед ним как раз и есть женщина. — Наверное, вам.

— Мне?

Удивление стало обоюдным, а выписанный артефактор нерешительно протянул розы по назначению.

— Вам.

— Спасибо.

— Не мне! Парню! — Антон Андреевич ненавидел себя за приступ честности и порядочности, однако молчать не мог. Рот сам нёс невообразимую