Более того, узаконения, относившиеся к вражеским подданным, в конце концов привнесли национальность в определение категории вражеских подданных. Существовало всего несколько категорий для исключений, и даже традиционно наиболее привилегированные национальности — чехи, словаки и греки — официально получили освобождения от конфискаций лишь летом 1916 г.,[122] Тем не менее на практике власти позволяли большинству частных ходатаев избегнуть конфискации имущества, если те могли доказать свое «желательное» национальное происхождение. К чехам и словакам относились наиболее благосклонно, тогда как вражеские подданные польского и болгарского происхождения гораздо чаще получали отказы на свои обращения к властям.

Различные исключения фактически создали составную категорию вражеских подданных по старым сословным шаблонам, относившимся когда-то к «колонистам», однако дополненным разделительными признаками национальности, гражданства и статуса иммигранта. Если ранее категория «вражеский подданный» оставалась для многих загадочной, то теперь произошла быстрая конкретизация в выявлении отдельных групп населения при помощи наиболее значительных признаков. Абсолютно аналогично утверждению Питера Гэтрелла о том, что беженцев можно рассматривать как совершенно новую группу населения, новую идентичность, порожденную войной, экспроприированных враждебных подданных также можно представить как особую вновь созданную категорию, возникшую на основе смешения старых сословных и новых этнических и гражданственных признаков идентичности. Людей, однажды зачисленных в категорию вражеских или враждебных подданных, это клеймо продолжало преследовать даже после того, как они теряли свои фермы и столь важную для их идентичности связь с землей. Губернаторы и градоначальники часто с возмущением утверждали, что репрессированные колонисты заполонили города и активно скупают недвижимость и предприятия, и старались лишить их этой возможности в подчиненных им городских поселениях. Декабрьские узаконения 1915 г. частично отвечали на обеспокоенность местных властей и предусматривали, что враждебные подданные, происходившие из сельских сообществ, должны быть уволены из всех фирм, общественных организаций и с гражданской службы, даже если они на данный момент живут и работают в городах. Расширение в августе 1916 г. конфискационных законов на территорию Сибири было отчасти мотивировано попыткой предотвратить или отменить уже состоявшиеся земельные приобретения репрессированных и высланных вражеских подданных даже в этих отдаленных областях, где земля не была в таком дефиците, как в центральной России. Наконец, запрещая бывшим колонистам приобретать любую недвижимость или даже снимать квартиры в городах, указ 6 февраля 1917 г. узаконил то, что многие местные власти уже фактически делали в течение многих месяцев.

Внезапное появление враждебной группы населения с соответствующим клеймом и набором законодательных ограничений дало начало использованию термина, традиционно ассоциируемого с советской категорией «лишенцев» (лиц, лишенных в Советской России избирательных прав), а именно: «бывшие люди». Данный термин широко использовался по отношению к репрессированным враждебным подданным, лишенным всех прав и земель, но временно оставленным на месте проживания или в той же местности на особых «льготных» основаниях и на определенный срок.

На практике конфискационные законы стразу же натолкнулись на проблемы, связанные с их исполнением. Недостаток чиновников и персонала, а также финансирования для выполнения сложной и масштабной программы препятствовали быстрому исполнению требований конфискационных указов. Сложные и часто меняющиеся правила о предоставлении льгот и исключений способствовали созданию огромных залежей спорных и нерешенных дел. Однако наиболее важной помехой для ускоренной конфискации оказалось все же не это, а никем не предвиденный масштаб ущерба, наносимого данной программой местному хозяйству и национальной экономике в целом. Очень непростой оказалась задача по изоляции и ликвидации «засилья» считавшихся враждебными подданных в аграрной сфере, чтобы не вызвать резкого спада сельскохозяйственного производства в военное время и других серьезных затруднений для экономики империи в целом, а также не нанести ущерба экономическим интересам «русских» по всей империи. Экономические последствия конфискационной программы стали очевидны в начале 1916г., вскоре после того как были резко расширены условия и районы применения декабрьских указов 1915 г. и новости об имеющихся и возможных результатах реализации программы стали поступать из губерний.

Немецкие колонисты вели высокопродуктивное и ориентированное на экспорт земледельческое хозяйство. Только в четырех причерноморских губерниях немцы обрабатывали 3 млн. дес, что составляло приблизительно 14% всей распаханной земли в этом районе. Их капиталоемкие методы ведения хозяйства, передовая селекция, обновление зерновых культур, активный севооборот, применение удобрений и усовершенствованного инвентаря — все приводило к получению гораздо более высоких урожаев, чем в среднем в данном регионе или по империи в целом. Высокая урожайность стала основной причиной того, что эти губернии являлись основными производителями экспортного хлеба, причем вывозившегося не только за рубеж, но и в другие губернии России. К началу 1916 г. это стало важнейшим фактором, поскольку снабжение хлебом ряда регионов империи сократилось до критического минимума. К 1916 г. около половины всего товарного хлеба шло на нужды армии, и на местных хлебных рынках возникли серьезные затруднения. Установленные государством предельные закупочные цены, транспортные затруднения и резкое снижение количества товарного хлеба на рынках в связи с тем, что крестьяне и скупщики придерживали зерно в ожидании повышения цен, — все это приводило к нехватке хлеба в важнейших регионах империи. Конфискационную программу следует добавить к этим опасным факторам.

Если в мирное время малоземелье и земельный голод были значительной проблемой, то во время войны многочисленные, в том числе и досрочные призывы мужчин в действующую армию вызвали нехватку сельскохозяйственных рабочих. В 1915 г. недостаток был смягчен привлечением к сельскохозяйственным работам военнопленных и направлением трудоспособных беженцев в особенно нуждавшиеся в рабочих руках районы. Однако в начале 1916 г. военный министр доложил правительству, что более 700 тыс. военнопленных и интернированных уже привлечены к работе в сельском хозяйстве, промышленности и строительстве и больше рабочей силы в его распоряжении не имеется. Несколько десятков тысяч сельскохозяйственных рабочих из Центральной Азии получили разрешение на въезд в Европейскую Россию в течение 1916 г., однако из-за противодействия Военного министерства и МВД число реально приехавших рабочих значительно сократилось.[123]