– Ложитесь спать, доктор Сингх, – произнес приглушенный голос. – Сон без сомнения пойдет на пользу вашим нервам.

Казалось, доктор Свенсон исчезла с лодки, как исчез Пасха, когда прыгнул за борт. Марина глядела на гамак, пока тот не перестал раскачиваться. Магический фокус: заверни ее в одеяло, и она исчезнет. Наступивший без доктора Свенсон покой был непрочным, слоистым. Поначалу Марина слышала лишь отсутствие человеческих голосов, но пообвыкшись, стала различать звуки: щебетанье в глубине чащи, карканье на вершинах деревьев, перебранку мартышек, неумолчное гудение насекомых. Все это чуточку напоминало увертюру к опере, в которой искушенный слушатель различит флейты, нежный французский рожок, одинокий, выразительный альт. Марина выглянула из тени навеса и посмотрела на солнце. Ее часы показывали два. Пасха сидел на палубе перед одной из коробок, держа в руке шариковую ручку. Марина дотронулась до пустого гамака и показала пальцем на мальчика. Сложила ладони и положила на них голову.

Пасха помотал головой, показал на нее и на гамак. Закрыл глаза и опустил подбородок. Она лишь стояла и смотрела на него, и мальчик снова показал на гамак – теперь ручкой, для убедительности. Гамак был для Марины.

Почему бы и не прилечь? Она устала. Однако Марине казалось, что расслабляться нельзя. Кто-то же должен остаться бодрствовать и держать вахту? Кто-то же должен следить, чтобы ребенок не свалился за борт?

Пасха встал, расправил руками полосатую ткань, раскрыл как конверт и кивнул Марине, подбадривая, словно подумал, что та не умеет обращаться с гамаком. Значит, это он будет держать вахту и следить, чтобы она не упала в воду. Доктор Сингх покорно села в гамак, а когда легла, Пасха дотронулся ладонью до ее лба и подержал руку, будто мерил температуру больному ребенку. Он улыбнулся Марине, и, улыбнувшись в ответ, она закрыла глаза. Она была в Бразилии, на реке, в лодке. Она была в Амазонии, а рядом спала в гамаке доктор Свенсон.

В детстве у Марины было богатое воображение, правда, годы изучения неорганической химии и анализа липидов несколько его укротили. Теперь доктор Сингх верила в цифры и доверяла лишь тем проявлениям реальности, которые могла измерить. Но даже сверхмощным усилием фантазии она не смогла бы представить себя в джунглях. Что-то ползло по ее груди. Насекомое? Капелька пота? Марина замерла и посмотрела через верх гамака на яркую полоску дневного света. Полуденная жара совсем ее разморила. Марине вспомнились медицинская школа, флуоресцентные светильники в коридорах ее первой больницы, горы учебников, которые она до ломоты в спине таскала домой из библиотеки. Знай она, что доктор Свен-сон в четверг, после лекции об эндометриодной ткани, улетает последним рейсом в Манаус, захотела бы присоединиться? Захотела бы поехать со своим профессором в экспедицию, необычайно важную для науки? Вот доктор Свенсон, будучи студенткой, без раздумий отправилась в Амазонию с доктором Раппом. Смогла бы Марина поступить так же? Она убрала собранные в пучок волосы из-под затылка, и гамак тихонько закачался. Нет, не смогла бы. Марина была отличной студенткой, но поднимала руку только тогда, когда не сомневалась в ответе. Она брала не озарениями, а упорством рабочей лошади, тянущей плуг. Изредка доктор Свенсон отмечала ее успехи, но имени ее так и не запомнила.

Когда гамак замер, Марина шевельнула бедрами, чтобы раскачать его вновь. Запахи внутри полосатой ткани лежали слоями: вот ее собственный пот с нотками мыла и шампуня; вот сам гамак, заплесневевший и выгоревший на солнце, с легким послевкусием каната; вот лодка, бензин и масло; а дальше – мир за пределами лодки, речная вода и великая кислородная фабрика – листья, без устали преобразующие солнечный свет в энергию (хотя фотосинтез происходит без запаха). Марина глубоко вдохнула, и гамачный воздух вдруг наполнил ее покоем. Соединяясь, его разнородные составляющие образовывали нечто восхитительное. Марина и не подозревала, что такое возможно.

Она закрыла глаза. Лодка мягко покачивалась на волнах. Колебания воды передавались ее бортам, от бортов – шестам, на которых висел гамак, а от шестов – телу Марины. Эти колебания и усыпили ее.

Отец был здесь, но ужасно торопился в университет, опаздывал на семинар, который вел, а улицы Калькутты были забиты народом. Все больше и больше людей пытались уместиться на тротуаре, студенты бежали на занятия. Марина держала отца за руку, чтобы не потерять его в толпе, и думала о том, как странно они выглядят. Стремительно шедшая навстречу женщина с мешком риса на голове вклинилась между ними, словно никак иначе было не пройти, и Марина ухватилась за отцовский ремень. Так она пыталась перехитрить сон, который изучила уже вдоль и поперек. Отец шагал так быстро! Марина смотрела на первую седину в его густых черных волосах, когда на них наехал мужчина с тележкой, груженной велосипедными покрышками. Как он смог так разогнаться? Сон следовал своим нерушимым законам – отец и дочь должны быть разлучены, – и мужчина с тележкой врезался прямо в руку Марины, словно намеревался пролететь сквозь нее. От удара ее подкинуло в воздух, и на мгновение Марина оказалась над толпой. Она видела все: людей и животных, жалкие хижины, лепившиеся вдоль дорог, ведущих к роскошным домам, нищих с плошками, ворота университета, узкие плечи стремительно удалявшегося, более не обремененного ею отца. Увидев все это, все невозможное, невероятное это, она рухнула на мостовую, и вес тела пришелся на локоть.

– Что, змея? – кричала доктор Свенсон. – Доктор Сингх, вас укусила змея?

Марина лежала на палубе. Между ней и гамаком было всего фута три, но, несмотря на свою пустяковость, падение получилось жестким. Даже дыхание перехватило. Открыв глаза, доктор Сингх увидела ноги в теннисных тапочках, а рядом маленькие коричневые ступни.

– Доктор Сингх, ответьте мне! Там змея?

– Нет, – выдавила Марина, прижимаясь щекой к грязной палубе.

– Тогда почему вы кричали?

Лодка уже снова скользила по реке. Доктор Свен-сон ткнула Пасху в плечо и показала на штурвал. Выходит, какое-то время они плыли сами по себе.

Марина могла бы назвать предостаточно причин для своего крика – и, пожалуй, одной из главных был тот факт, что вся левая сторона тела горела огнем. Она осторожно перекатилась на спину, слегка пошевелила пальцами левой руки, потом запястьем. В завершение осмотра подвигала в разные стороны ступней. Ничего не сломано. Ее постель колыхалась у нее над головой.

– Мне приснился сон.

Доктор Свенсон отцепила от шеста конец гамака, обошла Марину, сняла петлю со второго шеста; свернула гамак. И тут словно раздвинулись шторы. Марину ослепил солнечный свет. Она невольно уставилась на белую полоску живота доктора Свенсон, проступившую между рубашкой и брюками.

– Я уже решила, что вас укусила змея.

– Да, я поняла. – Марина слегка дрожала, несмотря на жару. Она сжала правую руку, которая еще помнила, как держала отцовский ремень.

– В этих местах водятся копьеголовые змеи. Они столь же тупы, сколь опасны, даже цепляться за ветки толком не умеют. Тут у каждого найдется знакомый, который отправился на тот свет, наступив на хвост копье-головой змеи. Эти твари полностью сливаются с окружающей средой, не пытаются уползти с вашего пути или как-то дать знать о своем присутствии – они просто кусают вас за лодыжку. Пасха однажды удержал меня, когда я чуть не наступила на змею, свернувшуюся посреди нашего лагеря. Она была метра два в длину и на вид ничем не отличалась от кучки земли и листьев. Даже когда Пасха показал ее, я не сразу разглядела. До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю этот случай.