Позже Гай участвовал в гражданской войне в Испании, за что был награжден орденом Красного Знамени. Я спросил, когда он вернулся: «Ты хоть раз там стрелял?» Он ответил, что нет. «За что же тебя наградили боевым орденом?» Он только улыбнулся, а через некоторое время показал мне вырезку из газеты, в которой говорилось, что транспортный корабль, который шел из Италии с оружием для франкистов, был подорван и затонул на пути в Испанию. Непосредственным исполнителем был его подчиненный.

Перед войной с финнами Гай был также и в Финляндии — я помню это по электробритве, которую он привез, — тогда у нас никто о них не имел понятия. А нам он подарил по финке.

В Испании он работал вместе со своим другом еще со времени учебы в командирской школе, тоже разведчиком, осетином Хаджи Мансуровым. Они дружили до конца жизни Хаджи, умершего в должности заместителя начальника Главного разведывательного управления Министерства обороны и в звании генерал-полковника. На фронте Мамсуров командовал дивизией и получил звание Героя Советского Союза. Исключительно интересный человек, живой, энергичный красавец, очаровывавший женщин (как, впрочем, и мой дядя). В Испании он был организатором разведки и диверсионных групп (его упоминает Хемингуэй в книге «По ком звонит колокол»). Вместе с Артемом Ивановичем они являли собой колоритную троицу веселых, остроумных, жизнерадостных людей, очень дружных между собой.

Говорят, что именно Мамсуров узнал по агентурной линии, что по приказу маршала Г. К. Жукова была организована школа диверсантов, о которой в ЦК партии ничего не знали, и он довел это до сведения Политбюро. Этот факт, возможно, и был непосредственной причиной снятия Жукова с должности министра обороны, которого обвинили в «бонапартизме».

В начале войны дядя Гай был помощником К. Е. Ворошилова по организации партизанского движения, потом стал комиссаром в танковом корпусе Героя Советского Союза генерала А. И. Лизюкова на Северо-Западном фронте. Когда немцы начали летом 1942 года наступление под Воронежем, Сталин вызвал к себе Лизюкова и назначил его командующим 5-й танковой армией на Воронежском фронте. Лизюков попросил перевести вместе с ним и его комиссара Туманяна.

Гай мне рассказывал, как под Воронежем они с Лизюковым с пистолетами в руках остановили бегущую в панике пехотную часть и организовали оборону. Позже был большой танковый бой. Какой-то генерал-политработник из Москвы обвинил Лизюкова в трусости, когда он по тактическим соображениям не вводил в бой еще одну танковую бригаду, в расположении которой они находились. Тогда Лизюков сам сел в танк и повел бригаду в бой. Немцы отбили атаку, а танк Лизюкова был пробит прямым попаданием. На глазах Гая и командиров штаба, смотревших в бинокли, немцы вытащили из танка тело генерала Лизюкова. Вскоре после этого Гая вызвал к себе Сталин и расспрашивал об обстановке на фронте и обстоятельствах гибели Лизюкова.

С 5-й танковой армией Гай участвовал в операции по окружению немецкой армии генерала Паулюса под Сталинградом, потом прошел боевой путь уже в 6-й танковой армии генерала Кравченко, закончившийся в Праге, ни разу не побывав дома в Москве. По его характеру и знаниям ему больше подходила бы командная должность, и он подумывал о переходе, но уйти из политорганов было непросто.

Перед началом контрнаступления под Сталинградом произошел неприятный эпизод с участием Гая, похожий на случай с Лизюковым. Но тогда политработник вмешался в замысел командира, а Туманян теперь, напротив, обеспечивал выполнение боевой задачи. Командующий фронтом решил послать кавалерийскую дивизию в тыл немцев, но ее командир под разными предлогами оттягивал рискованный рейд. Туманян, прибывший как представитель командования, настаивая на выполнении приказа, в какой-то момент вспылил и ударил командира дивизии. Начальник Главного политуправления Красной Армии А. С. Щербаков доложил Сталину об этом с предложением отдать Туманяна под суд.

Сталин на это сказал: «Туманяна знаю, оставьте его в покое». Ограничились выговором и не наградили за Сталинград орденом, одного из всего руководства армии.

После победы над Германией 6-я танковая армия была направлена на Дальний Восток. В ее составе Гай Лазаревич участвовал в боях с японской Квантунской армией, а после ее капитуляции был в числе взявших в плен маньчжурского императора Пу И (которого он знал со времен своей работы разведчиком в Харбине до войны). В архиве моего отца сохранилось письмо, адресованное Туманяну, от высших руководителей советских районов Китая, Пын Цзеня и Линь Бяо, с просьбой о передаче им 10 тысяч винтовок и 800 пулеметов.

Я помню рассказ Гая об этом. Он тогда запросил Сталина, можно ли им передать оружие, а тот предложил завезти его в какие-нибудь горные пещеры и негласно дать знать об этом китайцам (чтобы открыто не передавать оружие противникам китайского правительства). Фотокопия письма китайских советских руководителей Туманяну приведена в книге В. Прибыткова[17], при этом автор, не зная, кто такой Туманян, недоумевает — почему это письмо оказалось в архиве Микояна?

После возвращения в Москву Гай Лазаревич работал начальником политотдела Военно-инженерной академии им. Куйбышева. В 60-х годах был начальником политотдела Главного управления космических средств Министерства обороны. Уйдя из армии на пенсию в звании генерал-лейтенанта, он около двух лет оставшейся жизни преподавал марксизм-ленинизм в Московском авиационном институте.

Гай Лазаревич был начитанным, образованным человеком с широкими взглядами. Очень любил «Фауста» Гете, знал много из него наизусть и часто цитировал. Когда мой брат и я вскоре после войны ехали с дядей на автомобиле из Берлина в Прагу, по его настоянию заехали в Веймар — он хотел непременно посмотреть дом Гете и памятник ему и Шиллеру. Грамотный, но не зашоренный марксист, не «начетчик», он всегда имел собственное, независимое мнение, хотя, конечно, не всегда его высказывал. Во времена Сталина, как я потом понял, вспоминая некоторые детали, он был настроен весьма критически. Еще мальчиком я слышал его разговор с моей мамой, когда он назвал Сталина «этот усач». Помню, как с горькой усмешкой он мне рассказывал, что они в Маньчжурии устроили побег из тюрьмы своему товарищу — разведчику и переправили его в Союз, а там его арестовали и вскоре расстреляли. Самого Гая, когда он вернулся, тоже едва не арестовали, спас его, говорят, мой отец.

Как-то мой брат Алеша спросил Гая, почему политработники часто кажутся такими ограниченными, а он ответил: «А что ты хочешь, когда думаешь одно, а говорить приходится совсем другое?!» И еще одна его фраза в брежневский период: «Неужели мы всю свою жизнь отдали за то, что есть сейчас?»

Умер Гай в 1972 году, в возрасте семидесяти лет.

Мне пришлось встречать много людей, работавших вместе или под началом Гая Лазаревича Туманяна, и всегда я слышал только очень тёплые отзывы о нем — о его уме, доброте, внимании к людям, жизнерадостности и юморе, а также смелости.

Вскоре после окончания войны в моей жизни произошли два важных события — я женился и поступил в академию. Жена моя, Элеонора (Эля), — приемная дочь Марка Ивановича Шевелева, начальника Полярной авиации, заместителя О. Ю. Шмидта в экспедиции на Северный полюс для высадки группы И. Д. Папанина (за что ему было присвоено звание Героя Советского Союза). Во время войны Шевелев вначале командовал дивизией дальних бомбардировщиков, сформированной из подразделений Полярной авиации, затем был начальником Штаба авиации дальнего действия. В конце 1943 года его как опытного полярника и авиационного специалиста поставили руководить авиационной трассой Аляска — Красноярск, по которой перегонялись самолеты, поставлявшиеся по ленд-лизу из США.