И поскольку в пророчестве не говорилось, как именно Вечный город закончит свое существование, никто не хотел рисковать. И жителям Вечного города оставалось только надеяться.

– Лично я тебе посоветовал бы просить отсрочку, – теперь уже совершенно не таясь, улыбнулся Бес. – Эти городские приворотные красавицы лично у меня вызывают чувство жалости. И брезгливости. Хотя, с другой стороны, с твоим воздержанием ты особой разницы не заметишь.

– С самого начала знал? – спросил тихо Бродяга

– А других вариантов нет, – засмеялся Бес. – Не тушуйся, в приворотных храмах обычно зрителей мало. Так, выездная тройка – учетчик и две заслуженные храмовые проститутки. Глянут на твой подвиг и выдадут тебе Знак. Если сподобишься отработать сразу четыре способа – будешь в Городе жить дальше спокойно, насколько тут это вообще возможно.

Бродяга задумался. Беса ситуация забавляет. В город, понятное дело, попасть нужно.

– Делая это, ты вносишь свой вклад в спасение целого города, – с пафосом произнес Бес.

Бродяга тяжело вздохнул.

– Ладно, – махнул рукой Бес и снял с пояса кошелек. – Отсрочка на двоих.

– А ты говоришь – повезет, – буркнул, не открывая глаз, Перепел.

– Повезет – не повезет, – пробормотал младший учетчик, принимая плату, – работать надо.

– Работать надо, – повторила Самка уже в который раз.

Аватара развел руками, не вставая с колен.

– Попробуйте еще верхнюю позу, – сказала Самка. – С поворотом. Ну, помнишь, я говорила…

– Три перелома позвоночника только за одну прошлую ночь, – пробормотал аватара.

– Плохо готовите девчонок! – выкрикнула Самка.

– Плохо, плохо, плохо… – подхватило эхо, перебегая по храму от одной скульптурной группы к другой.

– Да как их еще готовить. – Аватара чуть не повысил голос, но вовремя сдержался. – С самого рождения. С самого рождения они упражняются в гимнастике. С ними работают лучшие фокусники и акробаты. Но согнуться вдвое и одновременно повернуться на три четверти не может никто. Три перелома. Это только вчера. А за последний год… Мы уже не знаем, куда тела девать. У нас в школах так никого не останется…

– У нас города не останется, – прошипела Самка и сжала руку.

Аватара захрипел, пытаясь вздохнуть.

– Вдвое, говоришь? А потом еще и поворот на три четверти… – Самка шевелила пальцами рук в такт своим словам.

Аватару подняло вверх, к самому потолку. Начало медленно сгибать.

– Вдвое, а потом на три четверти… – повторила Самка.

– Не нужно, – прохрипел аватара.

– А что нужно? – спросила Самка.

Аватару подтащило к трону богини и перевернуло вверх ногами так, чтобы его лицо оказалось перед самым лицом Самки. Тело продолжало медленно гнуться. Самка внимательно смотрела в глаза аватары.

– У нас еще есть три недели… – простонал аватара.

– У меня есть три недели, – поправила его богиня. – А сколько есть у тебя, не знаю даже я.

– Я придумаю! – закричал аватара, понимая, что сейчас может произойти непоправимое.

Он даже забыл, что бессмертен, что перелом позвоночника его не убьет. Он понимал, что если богиня решит его наказать, то только этим не ограничится.

– Хорошо, – кивнула наконец Самка. Аватара упал на пол.

– Сломай хоть всех, – сказала Самка. – Но найди позу. Придумай. Иначе…

Что «иначе», богиня не уточняла. И она, и аватара знали, что в этом году в качестве жертвоприношения запланирована очень сомнительная поза. Нужно было очень захотеть, чтобы принять ее как новую. Богиня и захотела бы, но это не зависело от нее. Проклятое пророчество, произнесенное много веков назад, имело самостоятельную власть. И свою собственную Силу.

– Правитель очень беспокоится, – не вставая с пола, прохрипел аватара.

– Кто-то проболтался мальчишке?

– Сам почувствовал.

– Ты смотри, – покачала головой Самка, – он взрослеет… Может стать совсем взрослым. Если только успеет.

– Он это понимает. Объявил сегодня с утра, что утраивает награду за новую позу.

– …увеличивается в три раза! За каждую! – прокричал глашатай, сунул доску с текстом указа под мышку и отхлебнул из фляги.

Жиденькая толпа человек в двадцать стала разочарованно рассасываться.

Глашатай заткнул флягу и побрел к северному рынку.

Женщин на улице почти не было, а те, что были, шли, закутавшись с ног до головы в покрывала.

– Здесь все здорово изменилось, – сказал Бродяга. – Раньше красота женщин Вечного города была общим достоянием.

– Угу, – кивнул Бес, – а теперь сами женщины стали общим достоянием. Вносишь пару монет в храмовую кассу и выбираешь любую. Приводишь ее в храм… Хотя можешь, если хочется, и на площади. На рынке, если тебе взбрело в голову. А муж, если ты выбрал замужнюю женщину, должен при этом тебя благодарить за оказанную честь в работе на благо города. Вот потому и носят эти балахоны.

– Обалдеть, – протянул Бродяга. Небольшая площадь опустела.

– Куда пойдем? – спросил Бродяга. Горбатых они оставили на небольшом постоялом дворе, на окраине.

– Можем поболтать здесь, – сказал Бес, – прямо на площади. А можем зайти в один очень симпатичный притончик. Я хозяина знаю давно, он умеет молчать и оттого знает все городские секреты.

Из переулка вышла женщина в темном покрывале, двинулась было через площадь, но, заметив Беса и Бродягу, быстро свернула за угол.

– Без Знаков выполненного долга мы тут всех баб распугаем, – сказал Бес. – Вот когда все четыре позы отработаем, нам в храме выдадут Знаки. И женщины перестанут от нас шарахаться.

Бродяга ничего не ответил.

– Не нужно так ханжески вздыхать, – сказал Бес. – Город пытается выжить.

– В спальнях без стен, – сказал Бродяга.

– Да, без стен. Постель – это не твоя вотчина, а место, в котором ты можешь найти спасение для своего города. Целый год жизни. – Бес продекламировал, вытянув вперед руку и тыча указательным пальцем в грудь Бродяге: – Не спрашивай, что сделал для тебя Вечный город. Скажи, что ты сделал для него.

– Пошли в твой притончик, – вздохнул Бродяга. – В тот, где хозяин умеет молчать.

Притончик оказался действительно неподалеку, в двух кварталах. От всех остальных дверей квартала дверь, ведущая в притон, отличалась вывеской с нарисованным кентавром.

Вошедших хозяин приветствовал небрежным взмахом руки. Зал был маленьким, всего на четыре столика, без окон. Имелись еще одна дверь, явно ведущая в кухню, и лестница на второй этаж. Освещался зал десятком масляных ламп.