– Нет. Он Максим Суренович. И поскольку три последних года вел себя странно тихо, можно предположить самое худшее.

– И что это такое?

– Ну, посуди сама. К тебе вваливается уголовник, заявляет, что он – твой отец. Что ты по этому поводу думаешь?

– Он рассказал кое-что о себе и маме. Что я могла думать? Сидели за одной партой, ранняя беременность, избиение…

– Ты знаешь, что твой отчим занимался медицинским сырьем или оборудованием?

– Не думаю. В основном он занимался философией.

– Ладно. Следователь Лотаров совсем не дурак, совсем. Он снимал отпечатки пальцев в квартире?

– Снимал.

– А теперь подумай, что тебе грозит, если он найдет пальчики брата Мазарина?

Я думаю.

Пенелопа приносит чай и печенье.

Я думаю.

– Пей, пока горячий, нам пора ехать.

– Не найдет, – говорю я, все продумав. – Он был в перчатках и сразу прошел на балкон. Когда я подходила к подъезду, я увидела, как джип разворачивается, значит, он только что подъехал.

– Ты узнала машину?

– Нет, я просто отметила про себя, что у моего подъезда разворачивается джип, это автоматизм – я научилась одним взглядом запоминать восемьдесят два предмета.

– Что?

– Отчим учил меня внимательности. Поднимаю глаза, смотрю пять секунд, опускаю. Если смогу потом перечислить восемьдесят два предмета, получаю мороженое.

– Ладно, специалист. Поехали на стирку?

Мы подъехали к высотке на Котельнической набережной.

– «Под стук трамвайных колес»! «Под стук трамвайных колес»! – прошептала я со стоном.

– Не нервничай. Я взяла тебя, чтобы ознакомить с некоторыми особенностями стирки, когда приходится пачкать руки.

– А я говорю о Куросаве!

– Да. Самое время. Этот японский режиссер у тебя ассоциируется с клизмой?

– Он у меня ассоциируется с любимым кинотеатром! «Иллюзион» по субботам! «Семь самураев», «Бассейн» с Аленом Делоном, а меня не пускали в зал – тринадцать лет. Эх, детство мое одинокое!.. Я никого не убивала.

– Слушай, – предложила Пенелопа, заезжая во двор высотки и вглядываясь в мое лицо с беспокойством, – может, сеанс психоанализа? Прямо сейчас?

– Нет уж, – качаю я головой. – Клизма так клизма!

Мы звоним в квартиру на третьем этаже. В подъезде пахнет старостью. Пенелопа говорит, что это гниет дерево – в некоторых высотках деревянные перекрытия, а по мне, так пахнет старостью, я вдруг вспоминаю о бабушке – когда она умрет, я останусь совершенно одна на всем белом свете, потом я вспоминаю о мужчине по имени Геннадий – моем биологическом отце, где-то же он существует, не могли же меня зачать в пробирке, потом нам открывают дверь, и женщина с измученным лицом стонет «наконец-то!..», и мы проходим в коридор, заставленный мебелью и увешанный картинами, а чугунная негритянка в натуральную величину держит на своем плече светильник в углу коридора, и в его свете в зеркале отражаются наши лица и рогатая голова оленя на стене в гостиной.

– Вы что, совсем с ума посходили? – шепотом возмущается молодой человек, осмотрев меня сверху вниз. – Мне девятнадцать лет, я имею право сам решать!

– Конечно, конечно! – успокаивает его Пенелопа, натягивая резиновые перчатки. – Где у вас ванная?

– Помогите, он может умереть в любую минуту! – стонет женщина с измученным лицом. – Это чудо, что он до сих пор жив!

– Мама! – заламывает руки юноша. – Я тебя умоляю уйти куда-нибудь и оставить меня в покое! Зачем тут еще этот ребенок? Уйдите все!

– У него от страха могут начаться спазмы кишечника, понимаете, на нервной почве, он очень переживает! – шепчет женщина, показывая мне ванную.

– Вы не волнуйтесь, – я с удивлением осматриваю ванную комнату с позолоченными кранами, треугольной ванной с отверстиями для гидромассажа и пластмассовых разноцветных рыбок, покачивающихся в пластмассовых разноцветных водорослях за стеклом – вместо кафеля – во всю стену.

– Он очень интеллигентный мальчик, очень, наша семья…

– Пенелопа! – кричу я. – Посмотри, может, лучше устроиться где-нибудь в комнате?

– Да-а-а… – осматривает Пенелопа ванную. – Боюсь, что у нас проблемы. Он не хочет нигде. Он напуган и нервничает. Контейнер продвинулся по кишечнику далеко, просто так не достать, нужно делать клизму, а у интеллигентного мальчика настоящая истерика и нервный запор.

– Вот! – женщина принесла небольшой таз, в котором, изогнувшись, заполненные чем-то, продолговатые, с пустой пупырочкой на конце лежат два презерватива. – Я случайно обнаружила, мальчик вызвал у себя рвоту и испугался… Это было в его желудке! А то, что в кишечнике, не выходит! Его похитили, вкололи сильнодействующее психотропное средство и начинили наркотиками! – шепчет она и закрывает глаза от ужаса.

– Как его зовут? – интересуюсь я.

– Юлиан. Юлик, а вообще-то Юрий Борисович, но вы не думайте ничего плохого, он мне объяснил, из него сделали живого перевозчика наркотиков! Это мафия, настоящая мафия!

– Принеси мой чемоданчик из коридора, – просит Пенелопа.

– Вы ко мне не прикоснетесь! – кричит из комнаты Юрий Борисович.

– А как мафия собиралась забрать у ничего не подозревающего перевозчика свои контейнеры? – интересуется Пенелопа у женщины, достает из чемоданчика резиновый пузырь и наполняет его водой.

– Это у них все продумано, – шепчет женщина, прикрыв за собой дверь в ванную. – Ему позвонили! Приказали в десять вечера прийти в условленное место! А там бы его непременно ударили по голове, чтобы он потерял сознание, или одурманили хлороформом, а потом… Что это у вас?

Пенелопа достала шприц, сломала головку у ампулы и набирает его.

– Если ваш сын не согласится все сделать добровольно, придется вколоть успокоительное.

– Нет, мы так не договаривались, – озабочена женщина, – никаких уколов! Юлик боится уколов с детства!

– А реанимации и статьи за перевозку наркотиков он не боится? Бедненький, похищенный мафией!

– Я же вам объясняю, он ни при чем, его начинили этой гадостью в бессознательном состоянии! Подождите!..

– Вы платите мне за клизму, и я сделаю ее любой ценой. Такой уговор!

– Если кто-то из вас двинется с места, я перережу себе горло! – заявляет Юрий Борисович, приставив к шее огромный кухонный нож.

Мы втроем застываем в дверях ванной, подняв головы вверх.

Вероятно, для усиления эффекта устрашения он вытащил в коридор стул и стал на него, возвышаясь над нами и дрожа коленками. Немая сцена длится секунд двадцать, потом измученная женщина падает в обморок, широко раскинув ноги и ударившись головой в пол.