— Чего же ты службу бросил?

— Срок мне вышел… а тут еще…

Старик приоткрыл глаз:

— Что?

— Капрал один… Думает, раз у него погоны… Капрал и дерьмо — один черт… Он-то считал иначе…

— Он к тебе прицепился? — Старик оперся о посох.

— Точно… все равно, мулатка эта меня любила. Капрал ко мне придирался, я у него с «губы» не вылезал… чтобы в отпуск меня не пускать… у самого-то рожа…

— Ты, парень, мне нравишься. Сколько лет-то тебе?

— Девятнадцать…

— Ты жизни и не видал еще… А уж я-то от нее натерпелся — устал… — пожаловался старик.

— От чего устал, папаша? — поинтересовался Антонио Балдуино.

— Чего я только не испытал, парень, где только не побывал… Кто в наших краях не знает Аугусто Битого… Это из-за одной драки меня так назвали… И что же осталось на старости лет?.. Одни болезни…

Бывший солдат угостил сигаретами. Антонио Балдуино закурил. При свете спички он разглядел лицо женщины: она не отрывала глаз от полоски неба, видимой в щель над дверью. У женщины лицо было усталое, видно, хлебнула горя.

Старик продолжал:

— В прежние времена скота у меня было не счесть… Гонял его на продажу в Фейра-де-Санта-Ана… Плантация табачная была, пока немцы сюда не сунулись… земля была… Много чего было…

Старик замолчал. Казалось, заснул, но вдруг он проговорил сдавленным голосом:

— Семья была… Не веришь?.. Две дочери были, я их даже в гимназию отдал… Наглядеться на них не мог… И все прахом пошло… скотина и прочее… одну девчонку белый какой-то околдовал, увез невесть куда… Другая тут живет, в Кашоэйре… волосы остригла, будто помешанная… продажной стала. Ладно, я хоть знаю, где она… А другая?

Женщина отвела взгляд от двери:

— Вы, видать, продажных не любите…

— Пропащие они… лохматые, крашеные…

— Не знаете вы, каково им приходится… Ничего вы не знаете… ничего…

Старик растерянно замолчал. Заговорил бывший солдат:

— У меня любовница была такая… до полуночи клиентов принимала, а потом я к ней шел, до утра оставался… Хорошее было время…

— Чего же вы тогда говорите?

— Я ничего и не говорю…

— Ничего не знает, — гневно сказала женщина, — а туда же… Я вот от такой жизни с голоду чуть не подохла… господь избавил — сжалился…

Антонио Балдуино удивился. У таких детей не бывает. Но промолчал.

Старик приоткрыл один глаз:

— Я ничего такого не говорю, упаси господи… Если бы не дочь, на что бы я жил? Жив ее помощью… И уважает меня, ничего не скажешь… Как приду, сейчас всех мужчин вон выставит. Только вот стриженая.

Женщина рассмеялась. Антонио Балдуино изрек:

— Жизнь бедняка — мука мученическая… Бедняк все равно что раб…

Бывший солдат поддакнул:

— Знал я одного капрала — он то же самое говорил.

— Это тот, который красотку у тебя увел?

— Другой. Между прочим, Роман ее не увел… Она меня любила…

— А жила с ним, — захохотал Антонио Балдуино.

— Ты же ее не знаешь, такая красавица… С ней ни одна женщина не сравнится.

Поезд подошел к какой-то станции. Безбилетные пассажиры притихли. Очень близко по линии ходили люди. Чей-то голос сказал: «Прощай, прощай…» Еще послышалось: «Привет Жозефине». Совсем рядом раздался шепот.

— Ты забудешь меня…

Голос был женский, грустный. Мужской голос ответил, что не забудет.

— Пиши…

Послышался поцелуй — и звук его слился со свистком, оборвавшим проводы. Колеса застучали по рельсам. Бывший солдат объяснил:

— Паровоз говорит: «Еду с богом, еду с чертом». Точно?

— Вроде.

— Это мне мать так сказала, когда я и ходить-то еще не умел. Другой паровоз, большой, который много вагонов тащит, тот говорит иначе: «Кофе с молоком, хлеб с маслом». Точно? — Солдат задумался.

— У тебя есть мать? — спросила женщина.

— Еду к ней… плакала, когда я в армию уходил… Женщины все такие… Думает, я все маленький. — Он покручивал несуществующий ус.

— Все мы одинаковые, — сказала женщина. — Слыхали, — она обращалась к Антонио Балдуино — ту, на станции? Просила, чтоб он ей писал…

— Слыхал…

— Никогда больше она его не увидит… Я тоже. — Она замолчала.

— Что? — Старик открыл оба глаза.

— Да так, ничего особенного… — Она стала что-то насвистывать.

— Этот мир гнусно устроен. — Старик зло сплюнул. — На мУку рождаемся…

— Нет, папаша, жизнь штука неплохая… вам просто не повезло. — Бывший солдат улыбается.

— Неплохая, коли есть деньги, — отрезала женщина.

— Значит, мать у тебя? — спросил Антонио Балдуино, оборачиваясь к солдату. — Я своей матери никогда не видал. А тетка моя рехнулась… Вот у Толстяка есть бабушка…

— У какого еще Толстяка?

— Есть такой, ты не знаешь… добрый…

— Добрый? — едко переспрашивает старик. — Чушь… Добрых не бывает…

— А Толстяк вот — добрый…

Старик опять задремал. Негру ответила женщина:

— Есть добрые… бедняк рождается на горе горькое… Бедность делает человека злым.

Поезд идет быстро. Бывший солдат растянулся на мешках с табаком. Негр разглядывает женщину. Лицо в морщинах, и до чего же страшный живот. И все-таки Антонио Балдуино замечает, что глаза ее улыбаются. Она смотрит в небо сквозь щель над дверью.

— Все от бедности, знаете? Вот я на него и не сержусь… Бросил меня с брюхом…

— Ваш муж? — вежливо спрашивает солдат.

— Я проститутка… замужем никогда не была…

— Я так и думал…

— Что ему было делать? Денег — ни гроша… Где уж тут сына вырастить… Ночью убежал, будто вор… Все свое барахло оставил… Я знаю — меня-то он любит…

— Убежал, как увидел, что будет маленький?

— Да… я клиентов бросила, ушла к нему… Стирала, жили, будто венчанные… Добрый он был, такой добрый, прямо святой… хоть на алтарь ставь…

— Сильно вы его любите…

— Чистая правда… прямо святой… Однажды я говорю ему радостно так — у нас будет маленький… У него такое лицо сделалось… смеялся он, целовал меня… так хорошо было…

— А меня дома невеста ждет, — сказал солдат. — Хорошенькая… Вернусь — поженимся.

Странное было лицо у парня, когда он говорил это. Ни дать ни взять — покойник. Глаза закрыты, на губах улыбка, круглое лицо безмятежно счастливо… У живых так не бывает.