В целом фестиваль Набокова «вывел завязавшиеся франко-американские отношения в области пропаганды на новый болезненный виток»[260]. Де Новилль, который никогда не верил в то, что фестиваль является хорошей идеей, позже сказал, что «эта затея была весьма затратной, хотя, когда её подхватил Вашингтон и нам выделили средства, все стали считать её блестящей. На самом деле сработал эффект снежного кома. А был ли успех? Тогда чего хотели добиться организаторы? Удалось ли распространить идею культурной свободы? Не знаю. Я считаю, что этот фестиваль был просто прикрытием. Полагаю, на самом деле его инициатором являлся Флейшман, который покровительствовал всей этой затее. Все усилия были направлены на достижение неоднозначных целей. Мне кажется, что целью организаторов было попросту «выставить напоказ достижения США для того, чтобы продемонстрировать их конкурентоспособность в отношении шедевров европейской культуры», поэтому Вашингтон так загорелся этой идеей»[261].

Мелвин Ласки был беспристрастен. «Бостонский симфонический оркестр обошёлся в копеечку, - пожаловался он (на самом деле общая стоимость пребывания оркестра в Европе составила 166 359 долларов США). - Я думал, что (фестиваль) будет тривиальным. Не важно, знают иностранцы или нет, что американцы могут исполнять музыкальные произведения. Вся эта затея не требовала больших усилий и кучи денег, о которых ходила молва. Всё было достаточно скромно. Поэтому тратить такие суммы на всю эту эффектную шумиху не имело смысла»[262]. «Антиамериканизм во Франции на то время был очевидным, а фестиваль Николая был задуман для того, чтобы противостоять ему. Это несло в себе интригу. Однако преобладала идея, в соответствии с которой первостепенное значение отводилось Конгрессу, а не Америке», - пришла к заключению Диана[263].

Как бы то ни было, проведение фестиваля имело два значимых результата. Во-первых, Бостонский симфонический оркестр продемонстрировал виртуозное исполнение американской симфонической музыки. После его триумфального появления на фестивале в Париже оркестр побывал с выступлениями во всех основных городах Европы, в том числе в Гааге, Амстердаме, Брюсселе, Франкфурте, Берлине, Страсбурге, Лионе, Бордо и Лондоне. Будучи великим детищем американской культуры, он дал достойный ответ агитпоездам старого мира.

Ч.Д. Джексон взволнованно писал об «ошеломляющем успехе и приёме Бостонского симфонического оркестра во время тура по Европе... Это было нелёгкой работой, но для достижения великой цели такой тур был необходим, он оправдал все «старания, пот и слёзы». Одной из наибольших, если не самой большой опасностью, с которой мы сталкиваемся, является тот факт, что Америка ассоциируется в Европе только с кока-колой, ванными и танками... Вклад Бостонского симфонического оркестра в интеллектуальной и культурной областях является неизмеримым или попросту грандиозным»[264]. Брейден был в восторге и в последующем вспоминал ту «необычайную радость, которую испытал после того, как Бостонский симфонический оркестр прославил США в Париже, с чем не могли сравниться Джон Фостер Даллес или Дуайт Д. Эйзенхауэр, даже если бы они произнесли сотни речей»[265].

Вторым достижением фестиваля было создание Фонда Фарфилда (The Farfield Foundation), признанного надёжным спонсором Конгресса. Это означало, что Ирвингу Брауну уже не нужно было перечислять деньги из своего «фонда для взяток», и он ушёл в тень. Фонд Фарфилда был основан 30 января 1952 года как «некоммерческая организация». В соответствии с проспектом «он был организован группой американцев, действующих в частном порядке, заинтересованных в сохранении культурного наследия свободного мира, а также постоянном развитии и обмене знаниями в области живописи, литературы и науки. С этой целью фонд предоставлял финансовую поддержку группам лиц и организациям, которые занимались переводами и публикациями последних культурных достижений, а также лицам, чья деятельность в сфере литературы, живописи и науки могла в значительной мере способствовать развитию культуры. Фонд предлагал помощь организациям, программы которых были направлены на укрепление культурных связей между разными странами и разъяснение всем людям, разделявшим традиции культурной свободы, той опасности, которую таит в себе тоталитаризм для интеллектуального и культурного развития»[266].

Первым президентом Фонда Фарфилда, а также первым и наиболее важным человеком-вывеской от ЦРУ был Юлиус Флейшман (Юнки), миллионер, единственный наследник бизнеса по производству дрожжей и джина, проживавший в Индиан-Хилле поблизости от Цинциннати. Он помогал финансировать американский еженедельник «Нью-Йоркер» и вкладывал большие деньги в покровительство искусству: Флейшман был директором «Метрополитен-оперы», членом Королевского общества искусств в Лондоне, членом консультативного комитета Йельской драматической школы, директором Русского балета в Монте-Карло и Балетного фонда Нью-Йорка, а также спонсором многих изданий Бродвея. Майкл Джоссельсон называл его «американским меценатом мировой культуры». Состояние и желание покровительствовать в разных сферах искусства сделало его в глазах ЦРУ «добрым ангелом», который мог бы спонсировать Конгресс за свободу культуры. Впоследствии Брейден называл Юнки «одним из многих богатых людей, которые желали бы служить правительству. Это повышало их самооценку, и они чувствовали себя важными шишками, поскольку получали возможность участвовать в секретной деятельности в борьбе с коммунистами»[267]. Изначально связанный обязательствами, возлагаемыми на него в качестве члена УПК Уизнера, Юнки был завсегдатаем пыльных коридоров Вашингтон-молла и гордился своей уникальной ролью (в первую очередь как глава Фонда Флейшмана), связанной с секретной деятельностью. Но во время встряски, которая последовала за формированием Отдела международных организаций, Юнки стали помыкать. «Проблема заключалась в том, что он воспринимал всё слишком серьёзно, - говорил Брейден. - Он возомнил себя большим боссом на этом поприще. Они просто использовали его имя, а он принимал всё за чистую монету. Я помню, как он начал мне рассказывать о своих намерениях. Он говорил мне, что хотел, чтобы фонд сделал это, а не то. И именно это мне нужно было в последнюю очередь... В конце концов, мы предложили ему Фонд Фарфилда в качестве замены, хотя это вовсе не означало отдать ему бразды правления. Кто бы ни являлся президентом, на самом деле использовалось только его имя, и все парни из Нью-Йорка занимали свои посты в правлении только для того, чтобы оказать нам услугу»[268].