Ей всегда нравились превращения, где бы они ни происходили: в сказках или в том странном процессе, который обыкновенно именуется «жизнью»!..

Она жила, словно актриса, увлеченная занимательной ролью. На самом деле она вовсе не была религиозна, однако теперь ей казалось, что она религиозна. Она молилась, оставаясь в одиночестве, с таким же тщанием, как и в храме. В ее будуаре находился портрет покойного императора. В какие-то мгновения она вдруг чувствовала, что это ее отец! Но тотчас смеялась и сердито встряхивала распущенными волосами. Она ведь знала, кто ее отец и, в сущности, любила его!..

Жизнь в довольстве ясно выявила в ее натуре страстную любовь к музыке. Она играла на арфе и на клавесине; хотела учиться пению, но ее голос оказался не настолько силен. Впрочем, она владела своим голосом достаточно, для того чтобы исполнять в гостиной несложные арии.

Она могла часами предаваться верховой езде, но предпочитала скрывать свое умение владеть оружием. Однажды она видела, как мужчины стреляют в цель по мишеням, и подумала, что могла бы составить этим стрелкам конкуренцию, но это вызвало бы вполне понятные подозрения. Отправляясь на верховые прогулки, она повязывала один из слуцких поясов. Этот экзотический элемент ее одежды воспринимался как в некотором роде подтверждение ее экзотического венгерского происхождения. Она рискнула сказать Паскалю, что эти пояса когда-то были присланы для нее в монастырь из Венгрии. В конце концов здесь, в Бордо, никто не отличил бы венгерское платье от польского!

Чтение также продолжало увлекать ее. Книготорговцу, имевшему в городе большой магазин, она приказала доставлять ей исправно все новинки. Юная Мадлен прочла с огромным увлечением первые тома «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел». В идеях Дидро, д'Аламбера и Руссо[38]она выделила для себя понятие свободы личности. Какое-то время она пыталась решить вопрос: нужно ли для достижения свободы отдельно взятой личности изменять общество, то есть общественное устройство в целом? Но все же ее более привлекала мысль о том, что эта самая отдельно взятая личность, то есть она сама, всегда, при любом устройстве общественной жизни, может свою жизнь устроить так, чтобы пользоваться свободой! Но окончательных ответов она не находила, и, возможно, их и не могло быть… Но Мадлен с немалым удовольствием погружалась и в чтение романов. На столике, подле широкой кровати под легким балдахином, возможно было видеть все те же: «Исповедь графа де…», «Софу», «Танзаи» и проч. Однажды она сказала Паскалю, что ее воспитанием пренебрегали, как это обычно бывает в отдаленных монастырях. Она попросила его нанять учителей и некоторое время усердно занималась изучением географии и математики, серьезно пополнив свои познания.

Она старалась не помышлять много о своем будущем и даже начала собирать книги, составляя библиотеку. В одной из комнат явился отлично сделанный на заказ книжный шкаф, напомнивший ей о классной в доме родственника ее матери. Она тотчас нахмурилась и прогнала воспоминание, совершенно ей не нужное… Томики с золотым тиснением представляли «Дон-Кихота» в переводе на французский, Фенелонова «Телемака», Монтеневы «Опыты», «Генриаду» Вольтера и «Знаменитые судебные дела» Гайо де Питанвиля. Здесь же обретались и «Галерея сильных женщин» аббата ле Моня, и «История древних и современных амазонок» аббата Гийона, и новейшие два тома «Жизни знаменитых женщин Франции»… Мадлен очень охотно показывала свои знания в составившемся вокруг нее обществе и так же охотно беседовала о прочитанных книгах с Паскалем… Но вдруг ловила себя на мысли, опять же совершенно не нужной, о том, что говорить с Михалом ей было бы лучше!..

* * *

Впервые она стала принадлежать Паскалю во время прогулки в развалинах римского амфитеатра. Они приехали верхом и, привязав лошадей, довольно долго бродили, то и дело целуясь и обнимаясь. Он сказал, что желал бы сделаться ее законным супругом. Ей вовсе этого не хотелось, ей не хотелось никакого законного супруга, даже Михала! И зачем бы Михалу становиться ее законным супругом, ведь они и без того принадлежали друг другу, даже когда были разлучены и не было возможности догадаться о следующей встрече!.. Но ее нежелание супружества сейчас оказало ей услугу.

– Для заключения брака нужны ведь документы о моем происхождении, – серьезно сказала она.

Он скоро отвечал, что все это возможно будет уладить. Ей вовсе не хотелось, чтобы он пустился разузнавать о ее прошлом, то есть о прошлом дочери императора и графини Шомеги. Быть может, эта дочь никогда не существовала; и даже вернее всего, что никогда не существовала!..

– Как уладить? – спросила она. Она старалась, чтобы голос ее не звучал настороженно.

– Об этом мы поговорим, это надо обсудить, – решил Паскаль.

Подобная неопределенность, пожалуй, покамест устраивала ее. Он стал говорить, что совершенно измучен, что она вызвала в его душе неведомые ему прежде чувства, что он не смеет просить ее, но ведь все равно они станут мужем и женой… Она, в свою очередь, понимала, что не имеет права отказать ему. Кроме того, он вовсе не был неприятен ей. Она, разумеется, обставила свое согласие необходимыми речами; сказала ему, что также питает самые искренние чувства, но… будет ли он относиться к ней столь же хорошо, как относится теперь, и после того, как она все же решится принадлежать ему?!. Это, разумеется, были одни лишь не значащие ничего слова! И, разумеется, он отвечал уверениями, просьбами, клятвами… В дальнейшем она почувствовала, что он в достаточной степени привязан к ней. В ее интересах было упрочить эту привязанность, но все же связывать с ним свою жизнь она не хотела! Но… куда возможно было скрыться? Где ждали ее вновь не просто крыша над головой, но чувство свободы, обставленное вполне реальными признаками роскошного существования?..

Осень, зиму и первые месяцы весны после того, как сделалась возлюбленной господина Лэнэ, она провела, наслаждаясь всеми возможными удовольствиями жизни – музыкой, созерцанием природы, чтением, вкусной пищей, любовью с человеком, отнюдь не неприятным ей. Ее, впрочем, поспешили уведомить о том, что Паскаль уже задолжал чрезвычайно большие суммы, а господин Лэнэ-старший весьма гневается. Но что же она могла во всем этом изменить?! Она не намеревалась разыгрывать роль заботливой подруги-супруги и упрашивать Паскаля не делать более долгов. Она прекрасно понимала, сознавала, что эта роль не пойдет ей!..

В одно прекрасное майское утро Мадлен и Паскаль неспешно подъезжали к развалинам амфитеатра. Она изящно, но крепко держалась в дамском седле, не торопя белую арабскую кобылу. Породистые лошади шли – голова к голове, почти рядом, почти соприкасаясь. Платье молодой женщины было ярко-синим. Въехав в амфитеатр, они не спешились, а продолжали медленно ехать, разглядывая громоздящиеся живописно обломки. Они сделали несколько кругов, продолжая разговор. Он раскрыл свои намерения, предлагая ей начать судебный процесс против сыновей графини Шомеги. Она чуть было не спросила, откуда он знает, что у графини именно сыновья, но вовремя сдержалась. Словно отвечая на ее невысказанный вопрос, он сказал, что его отец навел некоторые справки. Молодой человек был явно смущен. Она нахмурилась: