Робби понял, что если он не приступит к решительным действиям, то ему и на ярд не удастся к ней подойти. Он увидел старшую медсестру, стоявшую у входа в палатку – она годилась для этой роли, – подошел к ней, взял за руку, не сказав даже «если позволите», и вышел с ней на площадку. Он попросит у нее извинения потом.

Робби и старшая медсестра были почти в начале ряда, так что вскоре наступил их черед кружиться перед разными партнерами, пока лица перед ними не превратятся в расплывчатые пятна.

Он не ожидал, что прикосновение руки Лилли станет для него таким потрясением. Ведь он мог к этому подготовиться за миг до того, как оказался перед ней, сжал ее руку: он тогда поднял глаза и увидел, как она смеется, как хлопает в ладоши под музыку, отбивает такт ногой в ожидании своей очереди.

А потом она оказалась перед ним, их руки соединились, и он вовлек ее в танец. Прежде чем он успел справиться с переполнившим его чувством, волшебство закончилось, и он был вынужден вернуться к старшей медсестре, продолжить движение по прямой и обуздать свои чувства.

Музыка резко смолкла, аккордеонист немного запыхался от стараний. Пока он приходил в себя, скрипач сообщил, что музыканты после следующего танца немного отдохнут.

– Мы надеемся, что наш следующий выбор понравится женщинам, – сообщил он. – Эта песня, может быть, кому-то и не знакома, но она в ритме вальса, так что даже наши английские друзья без труда смогут присоединиться.

Новая толпа поклонников окружила Лилли и ее подруг, и Робби с тоской понял, что ему придется опять стоять в стороне и смотреть, как она танцует с другими. Он решил, что с ожиданием нужно кончать.

Робби протиснулся через толпу, ничуть не думая о том, что его могут счесть грубияном. Она стояла к нему спиной, и он похлопал ее по плечу. Она развернулась в явном раздражении, но выражение ее лица смягчилось, как только она увидела его.

– Я прошу прощения, мисс Эшфорд. Я только хотел привлечь ваше внимание. Могу я попросить вас о чести быть удостоенным следующего танца с вами?

Она кивнула. Он взял ее за руку, увел подальше от толпы страждущих и, не сводя глаз с ее лица, дождался начала следующего танца.

Когда раздались стонущие звуки скрипки, Робби снова обнял ее – в первый раз после того июльского дня три года назад. Война и расстояния растянули эти три года в нечто, нередко казавшееся ему бесконечностью. Но сегодня они были вместе на время, пока будет длиться этот танец.

Он обнимал ее, как должен джентльмен обнимать даму в танце, ничем не выдавая, что у него есть другие интересы, кроме платонических. И тем не менее он остро ощущал точки соприкосновения между ними. Его левая рука обхватывала пальцы ее правой. Его правая рука обнимала ее за талию. Все абсолютно нормально и правильно, говорил он себе. Так почему же его сердце колотится как сумасшедшее?

Потом раздалось пение, мужской голос – пел рядовой Джиллспай, водитель лазарета, работавший с Лилли. Он пел на гэльском – языке деда и бабки Робби по материнской линии, языке его первых счастливых воспоминаний.

– Вы знаете, как называется песня? – спросила Лилли.

– Да, знаю. На шотландском гэльском «Ho Ro, Nigh’n Donn Bhoideach».

– И что это значит?

– В приблизительном переводе «Моя рыжеволосая девушка», – ответил он. – Вам нравится?

– Нравится. Очень. И рядовой Джиллспай так хорошо поет. О чем эта песня?

– Я не помню. Дайте послушаю, что он поет.

Он удивился, как быстро вспомнились ему стихи, хотя уже прошло больше двадцати лет с тех пор, как его бабушка пела ему эту песню, развешивая на веревке на заднем дворе выстиранное белье.

– «Моя возлюбленная, моя прекрасная девушка», – пробормотал он, наклоняя голову так, чтобы шептать эти слова ей в ухо. – «Моя красавица, только на тебе я женюсь. Я влюбился в тебя», – продолжал он. – «Твое лицо, твоя красота – они всегда со мной». Такие слова этой песни, Лилли.

Песня закончилась. Пришло время уступить его место другим. Но он забыл, что музыканты собирались передохнуть, и, как только они положили инструменты и подняли свои кружки с элем, потенциальные партнеры Лилли по танцу снова собрались в толпу.

Робби видел, как неподалеку устрашающая мисс Эванс ведет серьезный разговор с одним из врачей, а подруги Лилли стоят в окружении поклонников в другом конце палатки. Если остальные служащие ЖВК свободно общаются с офицерами и солдатами, то и они с Лилли могут поговорить, не вызывая слишком бурного интереса.

– Пойдемте туда – там попрохладнее, – предложил он, указывая на одну из скамеек. – Мы посидим минутку, и я смогу принести вам чашечку чая.

– Нет, спасибо, я не хочу. Давайте лучше поговорим.

– Отлично. О чем вы хотите поговорить?

– Вы помните, когда мы в последний раз с вами танцевали? – спросила она вдруг.

– Помню. Помню так, будто это было вчера. – Он усмехнулся с некоторой горечью.

– Не хотите говорить об этом?

– Я не против. Теперь нет. С тех пор столько произошло изменений.

– Я знаю, – согласилась она. – Но я всегда спрашивала себя… что было бы, если бы моя мать не помешала нам и не сказала, что я обручена? Что бы случилось тогда?

Он никогда не задавал себе этого вопроса. Что бы из этого вышло – какая польза? Как бы то ни было, она заслуживала ответа.

– Не найти ли нам какого-нибудь более приватного места для разговора?

– А как быть с мисс Джеффрис?

– Она стоит к нам спиной, а мисс Эванс занята разговором с капитаном Лоусоном. Если мы выскользнем из палатки сейчас, никто и не заметит. Вы со мной?

– Да, – ответила она, и он улыбнулся ее веселости.

– Я сейчас выйду, а вы за мной через минуту.

Отойдя от нее на шаг, он громко пожелал ей доброго вечера, потом развернулся и вышел из палатки.

Отойдя на некоторое расстояние, он остановился в тени, стал ждать, когда его глаза привыкнут к сумеркам. Прошло немало долгих секунд, прежде чем открылся входной клапан палатки и появилась Лилли.

– Робби? – прошептала она.

– Я здесь. Слева от вас.

– Куда мы пойдем?

Так далеко он не заглядывал.

– Может быть, в одну из складских палаток? Там, можно надеяться, нам никто не помешает.

– А если в гараж? Рядовой Джиллспай никогда не запирает дверь.

– Отлично. Ведите.

– 28 –

Они шли молча, их разделяли всего несколько дюймов, их пальцы почти соприкасались,