Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно по этой причине в психоанализе в целом и отсутствует эксперимент как способ проверить истинность знания — символическое всегда уникально и многозначно, его невозможно повторить в эксперименте. Очень хорошо разочарование по этому поводу выразил нейробиолог Крис Фрит:
"Несколько лет назад редактор “Британского психиатрического журнала” (British Journal of Psychiatry), очевидно по ошибке, попросил меня написать рецензию на фрейдистскую статью. Меня сразу же поразило одно тонкое отличие от статей, которые я обычно рецензирую. Как и в любой научной статье, там было много ссылок на литературу. В основном это ссылки на работы по той же теме, опубликованные ранее. Мы ссылаемся на них […] для того, чтобы подкрепить те или иные утверждения, которые содержатся в нашей собственной работе. Но авторы этой фрейдистской статьи вовсе не пытались подкрепить приводимые факты ссылками. Ссылки на литературу касались не фактов, а идей. Пользуясь ссылками, можно было проследить развитие этих идей в трудах различных последователей Фрейда вплоть до исходных слов самого учителя. При этом не приводилось никаких фактов, по которым можно было бы судить о том, справедливы ли были его идеи. Может быть, Фрейд и оказал большое влияние на литературную критику, но он не был настоящим ученым. Он не интересовался фактами. Я же изучаю психологию научными методами" (Фрит, 2010. С. 19).
Сказанное Фритом чистая правда — ссылки в психоаналитической литературе адресованы не столько к исследованиям по теме, сколько к рассуждениям по ней других авторов. Аналогичную картину можно наблюдать и в такой новой отрасли психоанализа, как нейропсихоанализ. Здесь исследователи анализируют пациента с повреждённым правым полушарием, вследствие чего его левая рука оказывается умеренно парализованной (левосторонний гемипарез), за что он её ненавидит (мизоплегия) и даже хочет избавиться от неё путём отрезания или даже отгрызания. Авторы-психоаналитики приходят к выводу, что пациент ассоциирует свою непослушную руку с матерью, которая "отвергла его, бросила, стала вести себя независимо" (Каплан-Солмз и Солмз, 2016. С. 166–174). Как эта связь доказывается? Да никак. Она просто предполагается, и это предположение автоматически ставится во главу доказательной базы. Предположения достаточно.
В этом и весь нюанс : как бы ни были близки предположения психоанализа к правде, доказать реальные связи попросту невозможно. Всё упирается в многозначность символического. Оно неразрешимо научными, точными и однозначными методами. Потому в итоге остаётся лишь вопросом веры
Помимо прочего, психоанализ откровенно страдает неопровержимостью своих тезисов (или нефальсифицируемостью по Попперу, подробнее см. Поппер, 1983).
"…психоаналитические теории… являются непроверяемыми и неопровержимыми теориями. Нельзя представить себе человеческого поведения, которое могло бы опровергнуть их… это означает, что те "клинические наблюдения", которые, как наивно полагают психоаналитики, подтверждают их теорию, делают это не в большей степени, чем ежедневные подтверждения, обнаруживаемые астрологами в своей практике" (Там же, С. 246–248).
В этом же ключе многочисленные "психологические защитные механизмы", выведенные в русле психоанализа, на деле оказываются весьма даже губительным феноменом в деле научного познания. Когда, к примеру, в исследовании ставится задача доказать, что плохие отношение с родителями в детстве уже во взрослом возрасте непременно ведут к большему числу романтических и сексуальных партнёров, а на деле же исследование выявляет, что "чем положительнее молодые люди оценивали свое раннее детское воспоминание, тем больше романтических партнеров они имели в жизни" (Барышнева, 2016). Но этот факт никак не мешает авторам остаться при своём убеждении, поскольку они обращаются как раз к психоаналитическим "защитным механизмам", тем самым как бы ставя под сомнение всё сказанное тестируемыми личностями относительно их детства (то есть, проще говоря, воспоминания о хорошем детстве и хороших родителях объявляются попросту искажением памяти с целью избежать реальных травмирующих воспоминаний). Авторы просто и без зазрения пишут "Положительная оценка своего раннего детского воспоминания взаимосвязана с большим числом романтических партнеров. Большое количество партнеров при привлекательности раннего детского воспоминания также можно объяснить механизмом психологической защиты. И всё, тезис о связи между большим числом сексуальных и романтических партнёров с плохими родителями в детстве оказывается закрытым. То есть изначальная гипотеза не подтверждается, но мы просто спишем это на пресловутое вытеснение, и всё. Это восхитительно. В итоге у авторов сохраняется убеждение, что при хороших родителях в детстве у человека во взрослой жизни непременно будут только длительные "серьёзные отношения", хоть это и не подтверждается их же исследованием. И таким авторам присваивается степень магистра психологии. Так совершается эрзац науки под руководством методов психоанализа.
Видимо, ровно по этой же причине в современности расплодилось великое множество психоаналитиков (какого студента-психолога нынче не встретишь, так обязательно из психоанализа) — потому что это учение не взывает к построению сложных причинно-следственных связей и не требует никакой, даже мало-мальской верифицируемости. А вот зато обширной мифологией привлекает невероятно.
Из всего указанного важно понять, что 1) психоанализ — не наука, а учение, во многом основанное на вере, и что 2) доля разумного в этом подходе всё же есть, вот только доказать это чётко никакой возможности не имеется. Парадокс)))) Но когда речь идёт о трактовке символического, никаких иных и однозначных подходов попросту не существует.
Поэтому важно понимать всю зыбкость психоаналитических построений, во многом недоказуемым и умозрительным. Ровно по этой же причине в основу данной работы преимущественно легли данные психофизиологии и общей психологии, а не собственно психоанализа. Иначе бы писать эту работу не было бы никакого смысла.
Описанная Фрейдом операциональная структура бессознательного с её механизмами сгущения и смещения, наглядно проявляющаяся в сновидениях, описках, оговорках, остротах и ошибочных действиях, уже обеспечила Фрейду пропуск в когорту величайших людей последних столетий.
Сгущение и смещение — два столпа в деятельности бессознательного. Они имеют абсолютно аналогичные принципы в своей основе, что и языковые приёмы метафоры и метонимии. Различия между ними можно провести лишь в поле их деятельности — метафора и метонимия осуществляются в поле вербальной деятельности, тогда как сгущение и смещение являются их аналогами в поле невербальной (наглядно-образной) деятельности.
Всё это указывает на то, что в основе как вербальных, так и невербальных процессов лежат одни и те же психические механизмы. Но какова их природа? Как они формируются? Иными словами, как возникает бессознательное и его механизмы сгущения и смещения в психике человека?
При изучении данной темы порой создаётся впечатление, что многие авторы даже не задумываются над этим вопросом, словно полагая, что бессознательное попросту является неотъемлемой частью человеческой психики, данной от рождения.
Но мы знаем, что человеческая психика со всеми его свойствами — это не
