Но почему двоих? Одного! Ведь он уверен, что Лопухин в машинном отделении один!

Все стало просто и понятно. Если бы не адова боль в ноге, Розен, наверное, усмехнулся бы, мельком пожалев незадачливого агента. У него нет ни единого шанса. Ну что ж, не станем затягивать ожидание…

Выхватив револьвер, он приподнялся и грянул тем же страшным голосом, каким поднимал морских пехотинцев в атаку на турецкие позиции, лишь смысл команды был прямо противоположным:

– Ни с места!

Успел только заметить стремительно мелькнувшую тень, почувствовал несильный удар в плечо, удивился и не выстрелил, поскольку не видел цели. Совсем рядом звякнуло, упав на металл, что-то небольшое. Сейчас же мелькнула еще одна тень, и голос Лопухина произнес негромко, но внушительно:

– Ни звука! Руки на затылок! Шевельнешься – стреляю.

Тени сошлись вместе. Передняя послушно подняла руки. Тогда Розен с громадным облегчением вытянул ногу и стал яростно массировать сведенные мышцы, ругаясь сквозь зубы и постанывая…

– Что с вами, полковник? – спросил Лопухин.

– Так… ничего.

– А раз ничего, тогда нож подберите.

– Какой нож? – удивился Розен.

– Метательный. Которым господин Иванов вам погон срезал.

Розен схватился за правый погон – тот был на месте. Зато левый свесился на ключицу самым вульгарным образом. Будто после драки.

– Вот черт… Я и не заметил.

– Это он вам в горло целил, – любезно пояснил граф, успевая проворно обыскивать вестового свободной рукой и изымать из его карманов какие-то предметы. – Ого, вот еще ножи. Скажите спасибо, что он вас плохо видел. Ну-с, господин Иванов, или как вас там, побеседуем?

– Не понимаю, ваше высокоблагородие, – чистым и ясным, однако же не лишенным обиды голосом ответствовал матрос. – За что?

– Ну-ну. Бросьте. Влипли вы крепко. Советую вам не…

Договорить не пришлось. Иванов молниеносно присел, уходя с линии выстрела, и ударил графа по запястью. Глухо стукнул выпавший револьвер. Две тени разделились и заметались в странном дерганом танце. Продолжалось это недолго – секунду, может быть, две.

Одна из теней внезапно метнулась к трапу. Вторая – следом. Розен услышал крик Лопухина: «Не стреляйте!»

Стрелять и впрямь не понадобилось. Как только голова матроса оказалась на уровне люка, коршуном мелькнула третья тень, и хрястнул тяжелый удар. Из головы Иванова веером брызнули какие-то ошметки, ноги подкосились, и мертвое тело загромыхало вниз по трапу.

– Черт, черт! – ругался и скрежетал зубами Лопухин, в то время как подоспевшие морские пехотинцы под наблюдением Розена вязали виновного. – Как же я этого не хотел! Иванова надо было брать только живьем!

Ругая несчастливые обстоятельства, граф не забывал ругнуть и себя. Самоуничижение не помешало ему, однако, внимательнейшим образом осмотреть вытащенный из машинного отделения труп вестового и даже зачем-то посветить фонариком в мертвый оскал. Рундучок покойного был изъят и перенесен в каюту графа для детального осмотра.

Убийцей оказался некто Харитон Забалуев, машинный квартирмейстер. Липкая от крови и мозга кувалда валялась тут же. За прытким Забалуевым, в отличие от смирной кувалды, пришлось побегать – сразу после убийства он задал стрекача, то ли осознав, что размозжил голову не тому, кому следовало, то ли потеряв голову вследствие общего потрясения чувств. Пришлось даже выстрелить для острастки.

На выстрел сбежались. Явился Враницкий и официальным тоном потребовал объяснений.

– Конечно, Павел Васильевич. Благоволите собрать офицеров в кают-компании. Скажем, через четверть часа. Объяснения будут даны. Цесаревич? Его я не стал бы беспокоить…

Через четверть часа в кают-компании собрались все офицеры, за исключением оставшегося на вахте Батенькова. Присутствовал даже лейтенант Гжатский, обыкновенно предпочитавший проводить свободное время в мастерской. Некоторые офицеры были вытащены из постелей и глядели хмуро – первые пять минут. Затем невероятные сведения, сообщенные Лопухиным, начали оказывать свое действие: глаза расширились, зевки в ладошку прекратились, сна как не бывало.

– …Итак, господа, под личиной скромного вестового скрывался опытный британский агент. Злодейский умысел лже-Иванова сводился к следующему: при помощи тайной диверсии лишить корвет машинного хода, сделав его легкой добычей исландцев. Нет сомнения, что маневры британского флота в Ла-Манше преследовали только одну цель: заставить нас обогнуть Британские острова с севера. И в этом, надо отдать им должное, они преуспели. – Граф иронически поклонился Пыхачеву, отчего тот сразу насупился и заерзал на стуле. – Без сомнения, лже-Иванов в силу своих обязанностей вестового имел мало возможностей лично осуществить диверсию. Мне давно стало ясно, что у него имеется сообщник. Задача состояла в том, чтобы выявить и обезвредить обоих. Для этого мы с полковником Розеном спустились в машинное отделение, предварительно напугав лже-Иванова угрозой разоблачения. У него не осталось иного выхода, кроме как по-тихому убить меня, поскольку он не знал об участии полковника в этом деле, и скрыть труп на несколько часов, по истечении которых находка оного уже не будет иметь никакого значения. Обращаю ваше внимание, господа: у нас в запасе мало времени. Никто не хочет сказать что-либо по этому поводу? – Лопухин обвел взглядом присутствующих, особенно задержавшись на Пыхачеве. Не дождавшись ответа, пожал плечами: – Нет? Ну что ж, я продолжаю. Подстеречь меня было проще всего на трапе, ведущем из машинного отделения на батарейную палубу. Вы знаете, что оба эти помещения в то время пустовали. Мне было совершенно ясно, что отсутствовать полчаса или час лже-Иванов не сможет, его просто-напросто хватятся. Следовательно, убийство должен совершить его сообщник. Лже-Иванов отлучился в кубрик, что заняло совсем немного времени, отдал сообщнику соответствующее распоряжение и спокойно вернулся к своим обязанностям. Однако мы с полковником нарочно решили затаиться и выждать. Шло время, вот-вот должна была смениться вахта, когда на батарейной палубе легко мог появиться кто-либо из команды, и лже-Иванов встревожился. Отлучившись еще раз, он уяснил суть проблемы и решил пойти на риск – лично покончить со мною. Для этого он, разумеется, выбрал путь не через батарейную палубу, где был бы сразу обнаружен нами на трапе, и не через кубрик, а через кормовые трюмы. Повторяю: ему не было известно, что нас двое. Не знал он и того, что справиться со мною в рукопашном бою довольно трудно. Дальнейшее вам известно, господа: не преуспев в задуманном, агент кинулся к трапу, где был убит сообщником, не успевшим сообразить, на чью голову он опускает кувалду. Полагаю, лже-Иванов шел на это сознательно и в некотором роде совершил самоубийство чужими руками. Признаюсь, я недооценил его. Достойный и в определенном смысле заслуживающий уважения противник. Умер, чтобы не поставить свою страну в стыдное положение. Вопросы есть, господа?