— А… а откуда ты…

— Ты вспомни, кто у меня жених, милая! — смеясь, сказала Диана. — Я благодаря ему многое узнала. Поверь, Петр Флегонтович скажет тебе то же самое.

— Но что мне делать до его прихода?

Диана, склонившись над мальчиком, произнесла:

— Поиграй с мальчиком. Он уже успокоился. Покорми его или давай я займусь им, — и Диана протянула руки к малышу. — Ты отдохни, устала, наверное. Этот малый утомит любого, — она ласково поцеловала его и принялась нашептывать ему какие-то нежные слова.

С души Софьи свалился камень. Она облегченно вздохнула и села в плетенное кресло.

— Как неудобно получилось перед Петром Флегонтовичем, — проговорила тихо она, — заставлять человека ехать из одного конца города в другой.

* * *

…Жизнь менялась на глазах. Смута, хаос, беспорядки, дезертирство множились, как на дрожжах. И как и следовало ожидать, все завершилось революцией.

Филипп волновался. Дорога казалась нескончаемой, а остановки неоправданно длительными. Со всех сторон он слышал, что повешены, расстреляны, похищены те или иные люди. Филипп переживал за Максима Парфенова, за свою сестру, за Емельяна, который происходил из знатной семьи и был очень этим горд, за губернатора и его сына Станислава, испытывая к последнему необъяснимое чувство симпатии и привязанности.

Близился к концу ноябрь 1917 года. На одной из пересадочных станций Филипп увидел Антонию. Сразу он и не узнал в этой женщине бывшую игуменью. Это она его узнала, но не подошла, выжидая, когда он сам обратится к ней.

— Какая удивительная встреча! — воскликнул он.

— Твое удивление меня поражает и заставляет в свою очередь удивиться тоже, — ответила она.

Филипп молча рассматривал ее и пытался понять, какие чувства она вызывает у него, а какие испытывает сама. Ведь она почти погубила свою дочь, если бы не он, Дианы давно бы уже не было в живых. Интересно, знает ли она, что ее дочь жива? Словно прочитав его мысли, она вдруг обернулась и, глядя прямо в глаза Филиппу, сказала:

— Не долго тебе на волюшке-то быть да с моей дочерью забавляться, — и, злорадно усмехнувшись, прошла мимо.

Филипп остолбенел, но понимал, что ничего не сможет сделать этой женщине, не сможет предотвратить того, что она задумала. А задумала она недоброе по отношению к нему и к Диане.

«Но как она узнала?!» — спрашивал он себя и предположил, что она могла следить за ними в то время, когда они выкапывали Диану. И был недалек от истины.

Пока он раздумывал, стоя в тамбуре, Антония куда-то исчезла. Сколько потом он ни пытался ее отыскать — не смог. До дома он ехал в печальной задумчивости, но, как сказал один из мудрецов, «способна грудь нести страданья тихо, но радости безмолвно не несет», так что к концу пути он уже забыл об Антонии и предался мечтам о будущей встрече с Дианой.

Они были до сих пор не женаты, и потому первым делом по приезде Филипп решил жениться. Свадьба должна быть скромной, в кругу самых близких родственников.

На станции городка Ревда Филипп вышел из вагона, чтобы подышать свежим воздухом.

— Не думай, что я все так оставлю! Мне нужна моя дочь, я ее верну! Я раскопала эту проклятую могилу, — прошипел кто-то над ухом. Он резко повернулся и увидел быстро удаляющуюся спину Антонии. Филипп хотел догнать ее, но внутренний голос подсказал ему, что это бесполезно.

Он так и стоял, пока к нему не подбежала бойкая старушка, продававшая горячие пирожки с капустой. Филипп отсчитал мелочь, взял пирожки и вернулся в вагон.

«Что надумала эта женщина? Чего нам ожидать от нее?» — размышлял Филипп. До дома осталось совсем ничего, и вдруг какой-то смутное чувство тревоги и страха охватило его.

Ночь опустилась незаметно и неожиданно. Он решил поспать, так как день предстоял беспокойный. Расположившись поудобнее, он решил почитать перед сном. В дверь купе постучали.

Не отвечая, он открыл ее и увидел перед собой маленькую сухонькую старушку.

— Сынок, — обратилась она к нему, — мне б сюда вещички перетащить. Подмогнешь?

— Подмогну, — ответил он.

Предчувствуя беспокойный вечер в компании этой бойкой попутчицы, Филипп тяжело вздохнул и обреченно уставился в окно.

— Лукерья Павловна я, повитуха, — сказала старушка, вынимая из баулов разную снедь, при виде которой у Филиппа невольно потекли слюнки, — от дочери еду. Она у меня славная, — Лукерья Павловна так добродушно улыбнулась, что Филипп постыдился своих дум.

— А я Филипп Одинцов. Очень рад за вашу дочь, — он убрал книгу и приготовился к дальнейшей беседе.

— Прошу, — Лукерья широким жестом пригласила Филиппа к столу, и тот не заставил себя долго ждать.

Славно отужинав, Лукерья, к глубокому удивлению Филиппа, собралась спать, но какое-то беспокойство мучило ее, и она искоса поглядывала на попутчика.

— Вы, Лукерья Павловна озабочены чем-то? Я же вижу, — хитро прищурив глаза, спросил Филипп.

— Родненький, — она вся сжалась и стала похожа на маленький комочек, — я ведь, милый, крещеная. Помолиться мне надо бы, но боюся я. Человек ты, я вижу, неплохой, не выдашь, надеюсь? Времена-то сейчас смутные, неспокойные.

Филипп не выдержал и расхохотался.

— Да что вы! Конечно, только я, наверное, выйду. Не по мне все это, я человек неверующий.

Лукерья промолчала, а когда он вышел, только огорченно покачала головой, бубня про себя, что молодежь нынче пошла не та.

Как только она принялась за молитву, почувствовала вдруг сильную дурноту и, с трудом выглянув в тамбур, крикнула что есть мочи:

— Помогите! Люди, помогите!

Филипп услышал и подбежал к ней, подхватил и стал заносить хрупкую старушку обратно в купе, и тут она потеряла сознание.

Приведя ее в чувство, он сказал:

— У вас сердечко шалит, нельзя вам волноваться сильно. С чего вдруг вам так плохо стало?

Она, отдышавшись, посмотрела на него непонимающим взглядом и произнесла:

— Никогда мне не было так плохо. Я сама от всех болезней лечу, много заговоров знаю, а такое со мной впервые сделалось. Это, мил человек, из-за тебя. Отметина в тебе есть сильная. Давит она на людей, — она отвернулась.

Такое ему уже приходилось слышать, но никогда он не обращал на это внимания, а теперь стало страшно. Может, из-за этой непонятной, но проклятой отметины и жизнь у него не складывается?

— Лукерья Павловна, — тихо произнес он, — ты вот говоришь, что заговоры всякие знаешь, может, и меня от отметины той избавишь.

Бабка повернулась к нему и, проведя теплой ладонью по его лицу, ответила:

— Не с тобой пришло это, не с тобой и уйдет. Я тут не смогу ничем помочь.