Явилось ли это результатом воинственных призывов экстремистской прессы, или какие-то сведения о закулисных интригах экстремистов просочились в итальянские политические круги, но многие в Италии серьезно опасались в 1917 г. установления военной диктатуры, а депутат Де Феличе Джиуфрида назвал даже позднее «подлинным чудом»{330} то, что Кадорна не стал диктатором Италии.

Он ошибался. Италия 1917 г. не стала еще Италией 20-х годов XX в., и подавляющее большинство итальянских буржуа и политических деятелей еще были в 1917 г. за сохранение парламентской формы правления. И даже среди многих более умеренных сторонников «сильной власти» интриги Муссолини и его друзей встречали осуждение и отпор.

«Эти люди не отдают себе отчета в реальном положении вещей. Они не понимают, что, если не действовать с осторожностью, можно вызвать катастрофу. Если эти одержимые войной выйдут на улицу… в Италии может произойти то же, что произошло в России», — говорил в частной беседе лидер социал-реформистов Биссолати{331}.

Против тех, кто мечтал «об абсурдных государственных переворотах», выступила интервентистская «Коррьере делла сера». Приватные советы «сохранять спокойствие» дабы не вызвать антивоенного взрыва в стране{332}, давал экстремистам и А. Саландра[29] — политический деятель, имя которого неразрывно связано с вступлением Италии в войну (а многие связывали его имя также и с организацией «майских дней» 1915 г.).

Не склонялась в то время к диктатуре и основная масса итальянских промышленников и монополистов. Показательна в этом отношении программа, принятая в июне 1917 г. Ассоциацией итальянских акционерных обществ — одним из ведущих объединений итальянских промышленников, в руководящие органы которого входили многие «киты» итальянской индустрии.

В программе было много дешевой демагогии, вроде призыва «отбросить предрассудки о роковом противоречии интересов нашего класса (буржуазии. — К. К.) и трудящихся классов», и был призыв объяснить рабочим, что «интересы этих двух классов идентичны». В ней утверждалось (и это уже не являлось одной только демагогией), что итальянские промышленники заинтересованы в проведении в жизнь социальных реформ, улучшающих жизнь рабочего, и должны «стать во главе движения за реформы, основанного на сотрудничестве классов». «Так шаг за шагом, — говорилось в программе, — мы будем уменьшать расстояние — моральное, умственное, психологическое — между двумя классами»{333}.

При всем демагогическом характере документа, который в значительной степени инспирировали националисты, программа эта все же свидетельствовала о том, что члены Ассоциации в 1917 г. еще хотели строить свои отношения с рабочими на основе привычного метода больших обещаний и мелких уступок, а не открытого применения силы.

После Туринского восстания (о нем ниже) реакционные настроения среди промышленников усилились, в их среде начали раздаваться требования сохранить установленный на милитаризованных предприятиях режим и на какое-то время после войны. Идея эта не получила, однако, поддержки большинства. Как писала 9 сентября 1917 г. «Оссерваторе романо», «не только рабочие отнесутся после войны к подобному режиму без всякой симпатии», но и «общественное мнение затруднит поддержание такой дисциплины».

Уже в октябре 1917 г. джолиттианская «Стампа» четко сформулировала позицию либеральной буржуазии в вопросе о взаимоотношениях промышленников и рабочих.

Для хорошей работы предприятия, утверждала редакционная передовая этой газеты, необходимо, чтобы «промышленник признал права рабочего, а рабочий — права промышленника». Опыт показывает, что, чем более образован и лучше оплачивается рабочий, тем устойчивей социальный мир на предприятиях. «Промышленный прогресс требует как своей предпосылки политической свободы, специального образования, уважения к достоинству капитала и труда»{334}.

Столкновение двух различных взглядов на методы управления массами особенно резко проявилось в Турине. С затяжкой войны в этом городе скоплялось все больше «горючего материала», и префект Турина — Вердинуа еще осенью 1916 г. безуспешно ставил перед Орландо вопрос о роспуске туринской секции ИСП (в которой было много левых, по-боевому настроенных социалистов) и городской палаты труда. В марте 1917 г., после попытки туринских рабочих «сделать, как в России», тот же префект и столь же безуспешно обратился к Орландо с просьбой объявить город на осадном положении.

Летом 1917 г. обстановка в Турине становилась все тревожней. И префект вновь и вновь призывал Орландо ввести в городе осадное положение.

Но Орландо боялся репрессиями «спровоцировать массы». Он рассчитывал в случае, если положение еще больше обострится, на помощь правых социалистов.

22 августа, после того как в городе в течение почти трех недель остро не хватало хлеба, вконец перепуганный префект сообщил Орландо, что в Турине объявлена всеобщая стачка и вот-вот начнется вооруженная борьба. Орландо немедленно распорядился поддерживать связь с правыми социалистами и профсоюзными лидерами Турина. Но к этому моменту секретарь туринской палаты труда уже был арестован (превентивная мера), Народный дом Турина уже заняли войска, в рабочих предместьях уже строились первые баррикады, раздавались первые выстрелы, слышались возгласы «Долой войну!». И хотя хлеб в булочных теперь был (его спешно испекли из муки, отпущенной городу по просьбе Орландо военным командованием), антивоенное восстание туринского пролетариата началось.

Вспыхнув стихийно, оно захватило все слои туринского пролетариата — от задыхающихся под гнетом каторжной военной дисциплины кадровых рабочих больших милитаризованных предприятий до женщин и подростков, впервые втянутых в производственную жизнь войной.

Полиция и карабинеры не смогли одолеть повстанцев, и 23 августа утром Вердинуа, действуя в обход Орландо, отправился к командующему Туринским военным округом с просьбой взять «восстановление порядка» в городе в свои руки. Прошел какой-нибудь час, и войска двинулись против рабочих.

Повстанцы не сдавались. Они опоясали рабочие предместья сплошным кольцом баррикад, захватили воинские склады, перерезали телеграфные провода. На головы солдат падала сброшенная с крыш черепица, лился крутой кипяток. Броневики, направленные против повстанцев, попадали в вырытые рабочими волчьи ямы. Имея лишь ружья и гранаты, рабочие стойко выдерживали натиск до зубов вооруженного врага. Но военные власти действовали «по-военному». Они спешно ввели в восставший город дополнительные воинские части. В повстанцев стреляли из пулеметов. Против них двинули пехоту, кавалерию, танки.

26 августа в Турине бросили за решетку руководителей социалистической секции города, руководителей ее левой фракции, многих лидеров местного профсоюзного движения. Количество арестованных рабочих уже 25 августа превысило тысячу человек.

На пятый день борьбы восстание было, как писал английский посол в Риме, подавлено «сильной рукой»{335}.

Однако либеральные приемы Орландо окончательно отброшены не были. Его дипломатия сыграла немалую роль в локализации восстания. Боясь, что оно перекинется на другие промышленные центры, власти окружили мятежный город глухой стеной молчания. В дни боев прекратилось почтовое и телеграфное сообщение с Турином. Военная цензура не пропускала в печать и намека на происходившие там события. Но полностью