— Да, сэр, — смиренно и безрадостно ответил Эдвард.

Генрих подозвал к себе дочерей.

— Вы поедете с королевой в Гринвич, — прохрипел он.

— Нет! — не сдержавшись, воскликнула Элизабет.

— Прошу вас, сэр, — запинаясь, пробормотала Мэри, — позвольте нам остаться с вами.

Король покачал головой:

— Здесь вам нечего делать, дочери мои, да и мне нужно отдохнуть. Как вам известно, я не слишком хорошо себя чувствую. Не бойтесь, я призову вас, когда выздоровею.

Но Элизабет было страшно. Она понимала, что отец очень болен и может не выздороветь; возможно, она вообще никогда его больше не увидит. Но сказать этого она не могла, так как предсказывать смерть короля считалось изменой, и потому лишь опустилась на колени рядом с братом и сестрой, принимая его благословение.

— Да хранит Бог вас всех, — произнес Генрих. — Следуйте слову Божьему и будьте добродетельным примером для каждого. Теперь прощайте, и счастливого пути.

Эдвард официально поклонился. Мэри присела в реверансе, молясь, чтобы Генрих не заметил ее слез. Однако Элизабет отважно шагнула вперед, склонилась над измученным болезнью телом и нежно поцеловала отца в лоб.

— Я буду молиться, чтобы Господь послал вам скорое выздоровление, сэр, — сказала она.

Генрих поднял взгляд и увидел в ее синих глазах слезы.

— Позаботься о брате, — прошептал он, — и о своей доброй мачехе.

Затем он махнул, повелевая им уйти.

Элизабет посмотрела в высокие решетчатые окна на плывшие по Темзе лодки и далекие шпили Лондона, похожие на указывающие в свинцовое январское небо окостеневшие серые персты. Затем она вернулась к книге, украдкой откусывая от золоченого марципана, который остался от Двенадцатой ночи. Когда вошел мастер Гриндал, она быстро все проглотила.

— Сударыня, вы должны немедленно ехать в Энфилд, — доложил наставник.

— В Энфилд? — переспросила Элизабет. — Зачем?

— Мне не сообщали, — ответил тот. — Но полагаю, вам снова предстоит брать уроки вместе с принцем. Госпожа Эстли уже собирает ваши вещи.

Сердце Элизабет забилось сильнее. Почему такая срочность? Неужели отцу стало лучше и жизнь возвращалась в нормальное русло? Вряд ли умирающий король отослал бы ее прочь.

В течение долгой и холодной поездки она терзалась тревожными догадками. Сидевшая рядом с ней в экипаже Кэт предпочла ни о чем ее не расспрашивать, чувствуя состояние девочки и пытаясь поддерживать непринужденный разговор.

— Буду рада, если к нашему приезду уже разожгут огонь, — сказала она. — Мне нравится Энфилд. Может, дом там и небольшой, зато тепло, очень красиво и уютно.

Элизабет слабо улыбнулась.

Когда они прибыли на место, уже почти стемнело. Дорогу в дом освещало пламя факелов, плясавшее на ветру. Едва Элизабет вошла в большой зал, из полумрака, к ее удивлению, появился управляющий принца и потребовал, чтобы она немедленно явилась в зал для приемов.

— Его высочество, мой брат, уже здесь? — спросила Элизабет, подозревая, что ее срочно вызвали сюда вовсе не из-за уроков.

— Он прибыл сегодня днем, сударыня, — сообщил управляющий.

Дурные предчувствия Элизабет усилились, и ее затрясло. Решительно взяв себя в руки и сняв плащ, она поправила головной убор, разгладила юбку и с высоко поднятой головой направилась в зал для приемов.

Там у пустого трона на помосте стоял принц, столь же взволнованный, а с ним его дядя лорд Хертфорд. В зале были еще двое джентльменов — очевидно, советники, — а также несколько слуг.

Элизабет присела в реверансе перед принцем. Лорд Хертфорд и двое джентльменов поклонились в ответ.

— Добро пожаловать, миледи Элизабет, — тихо молвил Хертфорд.

Элизабет приблизилась к помосту, готовясь к худшему.

Граф сглотнул и откашлялся.

— Считаю своим тяжким долгом объявить вам о смерти короля, вашего отца, — произнес он со скорбной маской на лице. — Затем он упал на колени. — Сир, позвольте мне первому выразить почтение и верность его наследнику, королю Эдуарду Шестому. Король умер — да здравствует король!

С этими словами он взял Эдуарда за руку и поцеловал ее.

В ответ мальчик разразился рыданиями. Элизабет, оглушенная ужасным известием, не сразу осознала случившееся, но отчаяние брата было столь велико, что она в порыве нежности обняла его и расплакалась сама. При виде плачущих детей даже слуги начали всхлипывать и утирать глаза, а лорд Хертфорд быстро моргнул и проглотил комок.

Элизабет поняла, что больше никогда не увидит отца, не услышит его властный голос и он ни разу больше не назовет ее Бесси. Мысль, что мир уже не будет прежним, казалась ей невыносимой. Плечо Эдуарда промокло от ее слез, — казалось, они льются из бездонного колодца, и она никак не могла остановиться. Она лишилась матери и отца, стала сиротой. Она тосковала по отцу, как некогда убивалась по матери, и сердце ее разрывалось от горя.

Эдуард горько рыдал — никогда еще в жизни он так не плакал. Хертфорд озабоченно взглянул на брата и сестру.

— Успокойтесь, сир, сударыня, — сказал он, а когда они не послушались, рискнул обнять оба вздрагивающих тела, прижав их к себе.

Наконец Эдуард высвободился из его объятий и шагнул к пустому трону. С еще мокрыми от слез щеками, он торжественно взглянул на него, а затем медленно сел с необычным для девятилетнего мальчика достоинством. Глядя на него, Элизабет высморкалась в платок и собралась с мыслями. Ее брат стал королем Англии. Следовало не забывать относиться к нему с подобающим почтением. Все еще содрогаясь от удара судьбы, она низко присела.

И вдруг ей пришло в голову, что с ней случилась еще одна, не столь заметная перемена. Эдуард стал королем, а она подданной. И их жизни уже никогда не будут прежними.

После смерти Генриха Элизабет осознала, что ее детство подходит к концу и пора обретать свое место в странном и угрожающем мире взрослых. Она понимала, что без защиты Генриха она оказалась предоставлена самой себе. Вряд ли она играла существенную роль в интригах Сеймуров, и в скором времени ее, пожалуй, вместе с Мэри отодвинут на задний план, стремясь приобрести власть над юным королем и парламентом.

Элизабет знала, что на королеву полагаться не стоит. Екатерина не родила покойному монарху сыновей и потому не могла влиять на общественную жизнь. К тому же Екатерина наверняка сейчас горюет об умершем муже, и вряд ли ее интересуют заботы Элизабет. Нет, следовало рассчитывать только на себя, полагаясь исключительно на собственный ум, чтобы выжить.