была настоящая дорогая минеральная вода, не то что жалкие подделки. Звук этот неожиданно разозлил Раевского.

— Нет, милая, я бы рад, я бы рад, но, — он проглотил окончание, как неприятную на вкус таблетку, и пошёл одеваться.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

17 марта 2015

История про псевдоидеологизацию (2015-03-18)

Слово, соглашусь я, неловкое.

Но к порнографическим фильмам часто предъявлялись претензии политического свойства.

Действительно, некоторые из них сюжетно изображали какого-нибудь советского тирана, который пользовал свой гарем, не снимая мундира со звёздами.

Это явление, которое я бы назвал неловким словом «псевдоидеологизация». К нему, например, относится мнение о том, что порнографические фильмы могут быть идеологичны постольку, поскольку в них на женщину надета буденовка и тому подобное.

Это совершенно неверно.

Порнография имеет свою идеологию, но она заключается совсем не в этом, а в точном удовлетворении явных, и особенно неявных желаний потребителя. Все фильмы массовой культуры, ровно этим же занимаются и интернациональны.

В силу ряда обстоятельств мне пришлось ездить по разным воинским частям, и оказалось, что там было полно изображений Рембо и прочих мускулов, обвешанных пулемётными лентами. При этом владельцы этих постеров вполне отчаянно воевали сперва в чужих горах, а потом в отечественных. Я много говорил с ними (не с постерами, а с владельцами), и уяснил, что они себя с идентифицируют с мускулистым американцем итальянского происхождения, но американского солдата вполне считают врагом. Кстати, очень похожие истории были в Сербии и Ираке — государствах светских и допускавших к себе американские боевики в товарных количествах. Если когда-то и воспитывается эмпатия через кинопродукцию, то она крайне незначительна. Притом, обратного процесса вовсе нет (и Голливуд оттого зовётся наиболее совершенным оружием — по крайней мере, на своей территории.)

Но порнография, меж тем, действительно имеет сакральный аспект.

Есть в ней и мотив удовлетворения возбуждения — контакт с чем-то необычным, вроде девушки в будёновке. Она податлива, и это имеет особый вкус.

Но дело не в политике — чёрные фуражки и высокие сапоги были прежде мундиров по выкройкам Хьюго Босса. Будут и впредь.

Тут страдания и пёзды — если кто не понимает.

Ну и тема лёгкого необременительного для зрителей насилия — тоже.

Был в своё время знаменитый фильм, вернее, серия фильмов про сексуальную охранницу сперва нацистских, а потом советских лагерей Ильзу…

Да, собственно, вот старые заметки по этому поводу.

«…Расстёгиваю я на товарище майоре китель».

Есть особый жанр, в кинематографической порнографии стоящий особняком. (Жанров вообще в ней множество, потому что порнография не раздел кино или литературы, а сфера, включающая в себя именно что все желания человека — оттого в ней есть и некрофилия, и скотоложество, и детский раздел, и снафф — документированное реальное убийство и проч., и проч.)

Но есть и вполне мягкие, пограничные образцы — скажем, сексплуатация (sexploitation).

Как-то я посмотрел удивительный канадский фильм Ilsa, Tigress of Siberia (1977). Я-то слышал об этой Ильзе, когда она ещё в SS была (Там был фильм «Ильза, волчица СС», потом что-то про гарем, и, наконец, последний фильм из четырёх рассказывал о приключениях Ильзы в Латинской Америке). Этот снимал неизвестный никому Жан ЛеФлер. Что показательно, Дайана Торн (Dyanne Thorne) которая там играет потом получила Ph.D. по Comparative religion. Говорят, под конец жизни (она, впрочем, жива, эта актриса, ей чуть за семьдесят, и, говорят, она увлеклась проповедями и религиозным просвещением).

Но дело даже не в этом. Фильмы, ставшие как бы классикой, да что там, классикой жанра sexploitation и WIP (Women In Prison) в деталях оказываются скромнее «Греческой смоковницы».

Ну ладно, многие это дело видели, а тем, кто не видел, я расскажу.

Начинается всё в Сибири. По Сибири бежит зек, а за ним гонятся два вохровца, одетые как участники Пугачёвского бунта. Шапки высокие, косматые, сами тоже косматые, да и лошади косматые. Всё с начёсом. Вооружены вохровцы пиками.

Но зек убегает, и только, было, переводя дыхание в подлеске, обрадовался успеху предприятия, как его проткнули пикой. Причём не собственно вохровцы, а тётенька-полковник.

Забегая вперёд, я скажу, что о званиях тут судить очень сложно, потому что все носят на плечах узенькие красные погоны с одной ефрейторской лычкой. Товарищ полковник одета в бриджи, казакин и песцовую шапку с огромной красной звездой. Она любила конный строй, и бранный звон литавр, и клики пред бунчуком и булавой, в общем как-то так. Ну, натурально, проткнутого зека несут на палке обратно в лагерь — так, как обычно изображают туземцев, волокущих путешественников на скромный деревенский ужин в качестве наполнителя для котла.

Да и то верно — по возвращении тётенька полковник-ефрейтор говорит: «У меня Саша ещё не кормлена».

Зеку расшибают голову и сливают кровь в клетку большой амурской тигрицы. Я сразу догадался, кто эта Саша, сразу, честное слово!

Правда, зачем её так кормить — жидкое на первое, а на второе — всё остальное, непонятно, но это только начало.

С чувством исполненного долга охрана начинает праздновать в своей избе с полосатыми половиками, занавесочками и зеркалом, спизженным из барской усадьбы в Центральной России. Ну, ладно — позаимствованным из реквизита к «Егению Онегину». Двое охранников играют на балалайках, товарищ полковник пляшет под «Дорогой лунною…» (кстати, неплохо пляшет), и отчего-то называет своих подчинённых казаками (тут я понял, что имел в виду немецкий генерал из другого фильма под пархатыми большевистскими казаками). Потом начинается битва за тело комиссарское — подчинённые казаки дерутся по двое, и победители идут спать с товарищем полковником, а проигравшие — обжиматься с обслугой, двумя симпатичными девками в гимнастёрках времён Гражданской войны. (Пархатые казаки перепились, и вольнонаёмным девушкам пришлось обслуживать себя самим).

Долго ли, коротко ли, в лагерь на санях привозят этап — четыре человека. Вместо указателя там свежезамороженный зека стоит на повороте и обледенелой рукой указывает: хозяйство Семибабы здесь. Впрочем, «семибаба» это из другого тоталитарного фильма. Этап небольшой, и все новоприбывшие одеты в специальную форму (удивительно похожи на современных хипстеров, чтобы ни означало это слово). Вот они заезжают под вывеску «ГУЛАГ № 14», и — тю! — полковница с ними начинает знакомиться.

— Вот ты, — говорит она. — Сын генерала Зирова? (В аннотации сообщают, что это всё же генерал Жиров, но у меня звук слабый, и я сначала решил, что это игра слов от «Нулевой»). Какой-то юноша говорит, что