Произнося эту речь 3 сентября 1939 г., Рузвельт был уверен, что Гитлер в военном отношении значительно превосходит Англию и Францию. Он отдавал себе отчет, что позиция, которую в соответствии с конституцией и законодательством о нейтралитете теперь займет его страна, будет помогать Гитлеру, а не западным демократиям. Но в тот момент, в сентябре 1939 г., он не мог ничего изменить, у него просто не было конституционных возможностей это сделать. Атмосферу, царившую в Белом доме, отношение администрации и президента к происходящему прекрасно иллюстрирует запись в дневнике Г. Икеса: «Пока эмбарго остается в силе, мы на деле бросаем свою гирю на чашу весов Гитлера против Англии и Франции»[313].

Ситуация менялась с калейдоскопической быстротой, уже через несколько дней после начала войны стало ясно, что Польша долго не протянет. Война втягивала в свою орбиту все новые страны — 17 сентября советские войска перешли восточную границу Польши. Еще одним государством на политической карте мира стало меньше. Но это было еще далеко не самым страшным, страшнее было то, что у Гитлера появился новый союзник. Союзник, который мог полностью обеспечить рейх всем необходимым. Теперь возможность экономического удушения Германии, как это было в Первую мировую войну, исчезла. Акции англо-французского альянса резко пошли вниз. Ситуация если не была катастрофой, то явно грозила ей. Рузвельт видел, что Лондон и Париж отчаянно нуждаются в помощи, и делал все, чтобы ее оказать. 21 сентября он заявил Конгрессу: «При отмене эмбарго Соединенные Штаты более вероятно будут в мире, нежели если закон останется в настоящем виде»[314], Рузвельт настаивал на пересмотре закона о нейтралитете. Ему нужна была свобода рук, законодательные возможности для помощи антигитлеровской коалиции, но ни того, ни другого не было. 4 ноября президент воспользовался единственной лазейкой в законодательстве и объявил о введении принципа «кэш энд керри» — «плати и вези». Акт о нейтралитете в принципе не запрещал продажу вооружений воюющим странам, но за живые деньги и при условии самовывоза[315]. Конечно, это был сомнительный выход, помощь, оказываемая по принципу «кэш энд керри», не могла быть достаточной и уж тем паче решающей. Но это было уже что-то. Самое главное США точно обозначили свою позицию — тотальное эмбарго для Германии и Италии и вся возможная помощь союзникам. Это был первый шажок в сторону от нейтралитета.

Тем временем в Европе ситуация несколько стабилизировалась. Гитлер поглотил Польшу и остановился, сил для войны с англо-французской коалицией у него пока не было. В Старом Свете началась «странная война». Французы и англичане закрепились на линии Мажино, а немцы на Западном вале[316] — даже выстрелы в этой войне были редкостью. На какой-то момент многим стало казаться, что настоящей войны не будет. Но Рузвельт был не из их числа, он пришел к выводу, что начинается процесс резких геополитических изменений. Он усматривает новые перспективы для своей страны, он хочет, чтобы в результате этой войны Америка наконец заняла подобающее ей место в мировой иерархии — место лидера.

В Овальном кабинете больше не видят возможности для мирного урегулирования европейского конфликта. Президент уже ни на йоту не верит в миролюбивые заверения нацистского лидера. Рузвельт оставляет без ответа предложение Гитлера о мире и американском посредничестве. Президент и слышать не хочет об умиротворении. Он совершенно безучастен к призывам Кеннеди стать спасителем мира. Рузвельту просто была нужна эта война, и он не собирался ее завершать. Точнее, он собирался ее завершить, но так, как сочтет нужным. Франклин Делано все чаще декларировал свое желание раздавить нацизм. В октябре 1939 г. Икес, ближайший помощник Рузвельта, записал в дневнике: «Я все более убеждаюсь в том, что... он... уничтожит, в свою очередь, Гитлера, даже если ему удастся уничтожить Францию и Великобританию»[317].

Рузвельт понимал, что война приобретает глобальный характер, а коль скоро так, то и последствия ее будут глобальными. Он видел, что бывшие мировые центры силы сойдут на нет и на их место должны прийти новые. Собственно, его задача теперь заключается в том, чтобы занять освободившееся место. Рузвельт начинает действовать в данном направлении. В декабре 1939 г. при администрации создается «Консультативный комитет по вопросам международных отношений», его основной задачей является исследование принципов, которые должны лечь в основу желательного мирового порядка после войны. Рузвельт оказался куда большим прагматиком, чем его бывший босс В. Вильсон, президент стремился определить цели еще до вступления в войну, во время войны он собирался их достичь. Ему необходимо было четко видеть пути, посредством которых он сможет вывести США в мировые лидеры.

В 1939 г. США начинают оказывать помощь союзникам, тем не менее назвать эту помощь активной нельзя, т.к. ее размеры были малы, а торговый флот США в соответствии с актом от 4 ноября для Парижа и Лондона был «потоплен». Практически замерла и дальневосточная политика, оба соперника на Тихом океане ждали, как разрешится противостояние в Европе. Первой обозначила свою позицию Америка 19 октября 1939 г., выступая с речью в Японо-Американском обществе в Токио, посол Грю резко высказался о японской политике, т.к. «американский народ был глубоко шокирован широким применением бомбовых ударов в Китае, не только из соображений гуманизма, но и из-за прямой угрозы жизни американцев и собственности, сопровождающейся потерями американских жизней, уроном американским гражданам...», — в речи содержался прямой намек на уничтожение американских кораблей год назад. Однако в целом его выступление носило скорее примирительный характер. Японию призывали успокоиться и соблюдать ранее подписанные договоры[318].

Японский кабинет оказался в условиях всевозрастающей зависимости страны от американских поставок — начало войны в Европе привело к нарушению торговли с Германией и другими европейскими странами, — что привело к росту американского импорта на треть в конце 1939 г. В этих условиях премьер Н. Абэ стремился наладить отношения с США и сгладить противоречия[319]. Рузвельт понимал, в каком положении оказалась Япония, и продолжал усиливать давление. 5 октября он отдал приказ перебазировать часть кораблей Тихоокеанского флота на Пёрл-Харбор, тем самым давая понять, что Америка может начать действовать. Президент стремился заставить Империю отказаться от сотрудничества с Германией и ее союзниками и следовать американским курсом. В Токио поняли, что Вашингтон вступит в войну на стороне Лондона и Парижа.