Но сейчас здесь тихо.

Воспользуемся сосредоточенной рассветной тишиной и попытаемся вообразить, как все могло быть и какие тайны приоткрыло нам тело жертвы, когда оказалось на столе патологоанатома.

Всего в этом дворе прозвучало четыре выстрела. Известно, что жертва выбежала во двор, и вслед за ней устремился депутат Пуришкевич, вынимая на бегу из заднего кармана брюк револьвер фирмы «Соваж». Пуришкевич стрелял вдогонку быстро убегающему человеку. Поэтому его револьвер мог оставить свои отметины на теле жертвы только сзади. Значит, пуля, пробившая спину убегавшего, раздробившая позвоночник, застрявшая в теле жертвы, выпущенная с далекого расстояния и извлеченная из кровавых внутренностей профессором Косоротовым, эта револьверная пуля от «соважа» Пуришкевича.

Кому принадлежат остальные две?

Те, которые пробили тело, но которые не нашли?

Два остальных выстрела произведены спереди, с близкого расстояния, в упор.

Мы знаем, что тело упало на снег возле самой решетки ворот, ведущих на набережную. Вот здесь.

Именно в этом месте снег пропитан, словно губка, кровью жертвы. Следовательно, неизвестный нам стрелок стоял в двух шагах от этого места, возле ворот и лицом к лицу встретился с жертвой. Он выстрелил два раза. Первая пуля, пройдя навылет, пробила живот и спину, и на снег хлынула кровь. Распутин упал навзничь, неизвестный склонился над ним и, почти прижав револьвер к лицу, выстрелил в лоб.

Вне сомнений, Распутин в последнее мгновение перед смертью увидел лицо своего убийцы. Но истина, которая ему открылась, ушла вместе с последним ударом его сердца. И потому нужно размышлять, необходимо думать.

Кто бы это мог быть?

Таинственный незнакомец, вооруженный револьвером, он стоял у самых ворот.

Как он появился там? Зачем там стоял? Чего ждал?

Совершенно определенно можно утверждать, что этот некто — не Маленький Феликс. Человек не может бегать со скоростью револьверной пули и, чтобы добраться до ворот со стороны набережной, у Феликса, как известно, не могло быть времени. Маленький мог появиться у ворот только через две-три минуты после того, как все было кончено…

Кто же это? Сухотин? Лазаверт? Дмитрий Павлович? Или какое-то новое, неизвестное нам лицо? Ответив на этот вопрос «одним неизвестным», мы ответим, наконец, на вопрос, кто убил Григория Распутина. Но прежде чем начать строить догадки, давайте выслушаем непосредственных участников и попытаемся понять, что они пытаются скрыть, где говорят правду, где лгут, почему лгут и какие возможные улики пытаются скрыть.

Перед нами Пуришкевич и Маленький Юсупов. На очной ставке, которой в реальности никогда не было.

А жаль! Многое могло бы выясниться, на многое, проведи ее в свое время господа дореволюционные следователи, она могла бы открыть глаза…

Но им такая возможность не представилась. У нас она есть. Поэтому…

Поэтому присядем и побеседуем…

Наш первый вопрос обращен к Владимиру Митрофановичу Пуришкевичу.

Нога непринужденно закинута за ногу. Голый, словно наполированный бархоткой череп, тяжелый золотой браслет на кисти правой руки, неизменная сигара, шестым пальцем вросшая в руку. Выражение лица — внимательное и цепкое. Манера вести себя — непринужденная. Наш визави знает загадочного господина Х., двумя выстрелами добившего Распутина. Он все видел своими глазами. Он знает.

Но никогда не скажет о том, что знает. Ну, может быть, лишь слегка намекнет? Или… где-нибудь проговорится?

— Владимир Митрофанович, будьте добры, расскажите же нам, что произошло во дворе дворца князя Феликса Феликсовича-младшего? Начните, пожалуйста, с того момента, как вы услышали крик хозяина дома: «Пуришкевич, он жив, он убегает! Стреляйте!»? Куда побежал Юсупов?

— Он в полубессознательном состоянии, почти не видя меня, с обезумевшим взглядом кинулся к выходной двери на главный коридор и побежал на половину своих родителей.

— Хозяин, стало быть, куда-то убежал и оставил вас одного? А что же предприняли вы?

— Одну секунду я оставался оторопевшим, но до меня совершенно ясно стали доноситься снизу чьи-то быстрые шаги, пробиравшиеся к выходной двери во двор. Медлить было нельзя, и я, не растерявшись, выхватил из кармана свой «соваж», поставил его на «feu» и бегом спустился по лестнице. Григорий Распутин, которого я полчаса назад созерцал при последнем издыхании, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том самом костюме, в котором я видел его сейчас почти бездыханным. Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине: «Феликс, Феликс, все скажу царице!», убедил меня, что это он.

— А теперь, Владимир Митрофанович, расскажите, как именно вы стреляли в Распутина?

— Я бросился за ним вдогонку и выстрелил. В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе — промах! Распутин поддал ходу, я выстрелил вторично на бегу — и… опять промахнулся! Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против себя самого в эту минуту!

— А ведь вы приличный стрелок, Владимир Митрофанович.

— Стрелок более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в двадцати шагах…

— Можно было бы возразить вам, что мишень — одно, а «уложить человека», как вы сейчас изволили выразиться, совсем другое. Но возражать не будем. Верим, что стрелок вы более чем приличный! Во-первых, потому, что такой человек, как вы, все любит делать первоклассно, такова уж натура. Во-вторых, вызови вас на дуэль думский коллега, из тех, кого вы награждали непечатным словом и клейким эпитетом, вы должны были уметь ответить на вызов метким выстрелом. Итак, вы выстрелили во второй раз и снова промахнулись. Что же было дальше?

— Мгновения шли. Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтоб заставить сосредоточиться и выстрелом в третий раз попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком на снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил каблуком в висок.

— Выходит, после вашего последнего, четвертого, выстрела, жертва упала на снег именно ничком, а не навзничь?

— Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скреб снег, как будто желая ползти вперед на брюхе, но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами…

— Вот ваша хваленая «фотографическая точность», уважаемый Владимир Митрофанович, и начала изменять вам и, как на грех, именно в тот самый момент, когда вы, сжимая в руке свой замечательный «соваж», выбежали во двор вслед за бегущим Распутиным! Описанная вами только что сцена не выдерживает никакой критики. Чистейший вымысел! Абсолютная чепуха! Давайте ж вместе разберемся, Владимир Митрофанович, и вы сами поймете: ваша ложь неубедительна, не смотря на ваше красноречие и живописные детали. Ваши выстрелы, если учитывать данные вскрытия тела, могли быть первым и вторым выстрелом, но никак не последними, третьим и четвертым. Почему? Потому что сделаны они были не сзади, а спереди. Чтобы стать автором двух последних выстрелов, вам необходимо было обогнать жертву и занять позицию для стрельбы у ворот, лицом к лицу с жертвой. А по вашему же собственному утверждению, вы не только не могли обогнать убегавшего Распутина, но даже догнать-то его не могли и стреляли вдогонку с дистанции, составляющей примерно двадцать шагов. Не в первый раз уже вы и ваши сообщники показываете чудеса сверхскоростных перемещений в пространстве. Сначала Маленький Юсупов. А теперь вот и вы туда же! Поэтому давайте подведем итог тому вкладу, который ваш «соваж» в действительности внес в «Дело об убийстве Григория Распутина». Один промах. Не два, как вы уверяете, а всего один! Одно попадание, довольно удачное — ваша пуля впилась жертве в спину. Ранение очень серьезное, но еще не смертельное. Все! Вы действительно хорошо стреляете и знаете в этом толк. Именно поэтому вы, желая уверить в том, что Распутин был убит именно вами, говорите сейчас неправду, что после выстрелов нашли жертву лежащей ничком, словно «желающей ползти на брюхе». Правдоподобно вы здесь лжете. Так она и должна была бы лежать, жертва убийства, если бы ее уложили на снег именно ваши выстрелы. В действительности же жертва упала на спину, навзничь, встреченная выстрелами в упор у самой решетки загадочным господином Х., и вы это видели, но в этом вы, конечно, не признаетесь. Но скажите, Владимир Митрофанович, после этих четырех выстрелов жертва была мертва или нет?