После нескольких дней и ночей, проведенных в колодце, я осознала три истины: отец меня не любит. Он делает что хочет, не задумываясь о моей безопасности или о моих чувствах. И наконец, мама не так безразлична ко мне, как я думала. Для меня это стало большим открытием. Достаточно большим, потому что я долго и тщательно обдумывала эти откровения. Прошло три дня, а мы с Кусто и Калипсо все еще пытались во всем разобраться.

Тем временем я прочитала в «Нэшнл географик» статью о провале шотландской экспедиции на Южный полюс, состоявшейся в тысяча восемьсот двенадцатом году, и узнала хорошие новости о возможной смерти от гипотермии: если вы не потеряли ни одного пальца на руках и ногах после того, как снова согрелись, значит, все в порядке. Согреваться было невесело – я испытывала больше боли, чем от случайного удара молотком, отдачи винтовки или нанесения большой татуировки. Я искренне надеялась, что мне больше никогда не придется проходить через что-то подобное. С другой стороны, теперь выяснилось, что я куда крепче, чем думала, а это что-то да значит.

Я не понимала, почему отец вытащил меня из колодца. Знал, что я больше не выдержу? Хотел убить меня, но не рассчитал время? Кусто и Калипсо склонялись к последнему варианту. И, возможно, они были правы.

В тот момент, когда я открыла глаза, оказалось, что все очень злятся. Кусто и Калипсо злились на отца за то, что он со мной сделал. Мама злилась на него по той же причине. Еще она злилась на меня – ведь я так сильно рассердила отца, что он захотел меня убить. Отец злился на меня за то, что я отказалась застрелить волка, и на маму – за то, что она помогла мне, после того как он вытащил меня из колодца. Я не помнила о том, как она залезла под одеяло, чтобы согреть меня, но на лице у нее красовался новый синяк, подтверждавший это. И так все и шло по кругу. В хижине накопилось столько злости, что, казалось, было нечем дышать. К счастью, отец большую часть времени проводил на болоте. Я не знала, что он делает там: пытается подстрелить оленя или охотится на волка. Это меня не особенно волновало. Главное, вечером он вернется домой еще более злой, чем был, когда уходил. Он говорил, что ему тошно даже смотреть на нас с мамой и поэтому он старается держаться от нас подальше. Я не говорила ему, что Кусто и Калипсо испытывают к нему такие же чувства.

К тому же у нас закончилась соль. Когда мама выяснила, что соли больше нет, она швырнула пустую коробку в стену и закричала, что это – последняя капля. Почему отец не подумал об этом раньше и как ей теперь готовить без соли? Я думала, что отец ударит ее за то, что она осмелилась ему дерзить, но он лишь сказал ей, что у оджибве не было соли до прихода белых людей и ей нужно просто привыкнуть обходиться без нее. Я поняла, что буду скучать по соли. Не все лесные продукты были вкусными, даже если прокипятить их несколько раз. К репейнику так точно нужно привыкать очень долго. Да и зелень дикой горчицы я никогда не любила. С солью все становилось вкуснее.

Тем не менее следующее утро прошло тихо. Мама приготовила горячую овсянку, которую мы всегда ели на завтрак, и ничего не сказала про соль. Мне не понравился вкус. И отцу тоже, судя по тому, как он бросил ложку в миску, оставив там половину каши, после чего встал из-за стола. Мама ела свою кашу с таким видом, словно все было в порядке. Я подумала, что у нее, должно быть, есть секретный запас соли, которым она пользуется.

После того как отец натянул снегоступы, закинул винтовку на плечо и ушел на болото, я все утро пыталась найти эту соль. Обыскала кладовую, гостиную и кухню. Я не думала, что мама спрятала соль в их спальне или в моей комнате. Хотя это вышло бы ловко и я бы на ее месте так и сделала, но мама была не так умна.

Мне осталось осмотреть только кладовку под лестницей. Зря я не обыскала ее до того, как пошел снег и в хижине стало темно. Когда я была маленькой, я часто запиралась там и притворялась, что это подводная лодка, или медвежья берлога, или гробница викингов, но теперь мне не нравились тесные темные пространства.

И все же я очень хотела найти соль. Так что, как только мама отправилась в туалет, я раздвинула кухонные шторы как можно шире и подперла дверь кладовки стулом, чтобы она не закрылась. Я хотела осмотреть кладовку с керосиновой лампой, но отец не разрешал нам зажигать ее в свое отсутствие.

Кладовка была очень маленькой. Я не знала, что первые владельцы хижины там хранили, но сколько я себя помню, она всегда пустовала. В детстве я помещалась там целиком, и еще оставалось свободное место, но теперь я так выросла, что могла там только сидеть, прижавшись спиной к стене и подняв колени до самого подбородка. Я закрыла глаза, чтобы темнота казалась более привычной, и стала хлопать ладонями по стенам и по обратной стороне лестницы. Я искала болтающуюся доску, или отверстие, или гвоздь, который использовали как крючок, – любое место, где можно было бы спрятать коробку или мешок.

В свободном уголке под ступенью мои пальцы внезапно коснулись бумаги. Люди, построившие хижину, обклеивали стены газетами с наружной стороны, чтобы их утеплить, но на ощупь это не было похоже на газету, и в любом случае все газеты мы уже давным-давно пустили на растопку. Я вытащила бумагу, прошла с ней к столу и села у окна. Бумага была скатана в рулон и крепко перетянута веревкой. Я развязала узел, и бумага развернулась у меня в руках.

Это был журнал. Не «Нэшнл географик». Обложка была не желтой, а бумага казалась слишком тонкой. В темноте я не могла рассмотреть все детали, поэтому открыла печную дверцу, сунула в нее щипцами кусочек кедра, с его помощью зажгла лампу, сняла с нее плафон и опустила ее в раковину, чтобы случайно не спалить хижину. А затем подсела с журналом ближе к раковине.

Сверху на странице стояло слово, напечатанное большими желтыми буквами: «Тин»[23]. Я предположила, что это название журнала. На обложке была изображена девочка. Судя по всему, моя ровесница. Ее длинные светлые волосы были распущенными и кудрявыми, а не прямыми и заплетенными в косу, как у меня. Она носила свитер, весь в оранжевых, фиолетовых, голубых и желтых зигзагах, похожих на мои татуировки. С одной стороны обложки виднелась надпись: «Как выглядеть на пять с плюсом», на другой я прочла: «Манящий макияж: как стать привлекательнее». На страницах журнала я нашла другие снимки той же девочки. Один из них был подписан ее именем: Шэннон Доэрти, звезда телешоу под названием «Беверли-Хиллз, 90210»[24].

Я открыла содержание: