– Есть чем, Скаур. Люди Бивня не ведают о твоем народе ничего – еще меньше, чем Майтанет. Как только они поймут, что воюют не только против тебя, но и против твоих кишаурим, их военачальники подпишут мой договор. Для Священной войны нужна школа, а у меня эта школа как раз имеется.

Бесплотные губы растянулись в улыбке поверх неподвижного рта Маллахета.

Снова странный, далекий голос:

– Хеша? Эйору Сайка? Матанати ескути ках…

– Что? Имперский Сайк? Ты думаешь, твой шрайя уступит тебе Священную войну в обмен на Имперский Сайк? Майтанет, видно, повыдергал все твои глаза в Тысяче Храмов, а? Что ты видишь, Икурей? Видишь ли ты наконец, как быстро утекает песок из-под твоих ног?

– Что ты имеешь в виду?

– Даже нам известно о планах твоего проклятого шрайи больше твоего.

Ксерий покосился на Скеаоса, увидел, что его морщинистый лоб омрачен скорее тревогой, нежели расчетами… Что происходит?

«Скеаос! Что мне говорить? Что он имеет в виду?»

– Что, Икурей, язык проглотил? – насмешливо окликнул его заемный голос Маллахета. – Так вот, на, подавись: Майтанет подписал пакт с Багряными Шпилями! Багряные маги уже готовятся присоединиться к Священному воинству. Школа у Майтанета уже есть, и такая школа, по сравнению с которой твой Имперский Сайк – ничто, как по численности, так и по могуществу. Так что ты уже сброшен со счетов.

– Это невозможно! – воскликнул Скеаос.

Ксерий стремительно развернулся к старому советнику, ошеломленный его дерзостью.

– В чем дело, Икурей? Ты дозволяешь своим псам выть у тебя за столом?

Ксерий понимал, что ему следует разгневаться, но подобная выходка со стороны Скеаоса была… беспрецедентной.

– Да он лжет, Бог Людей! – воскликнул Скеаос. – Это всего лишь уловка язычника, стремящегося добиться уступок…

– Для чего бы им лгать? – перебил Кемемкетри, явно не желавший упускать случая уесть своего старого врага. – Уж не предполагаешь ли ты, будто язычники хотят, чтобы мы руководили Священной войной? Или ты думаешь, что они предпочтут вести переговоры с Майтанетом?

Они что, забыли о том, что здесь их император?! Они говорят так, будто он – всего лишь фикция, сделавшаяся бесполезной! «Они полагают, будто я не имею значения?!»

– Нет! – возразил Скеаос – Они знают, что Священная война – наша, но хотят, чтобы мы думали, будто это не так!

Внутри Ксерия разворачивалась холодная ярость. Ох, и крику будет сегодня вечером!

Но тут оба либо опомнились, либо почуяли, что Ксерий не в духе, и в результате внезапно умолкли. Пару лет тому назад ко двору приезжал зеумец, который развлекал императора дрессированными тиграми. Потом Ксерий спросил, как это ему удается управлять такими свирепыми зверями с помощью одного только взгляда.

– Это потому, – ответил чернокожий гигант, – что в моих глазах они видят свое будущее!

– Ты уж прости моих слуг за излишнее рвение, – сказал Ксерий призраку на лице кишаурима. – Я-то их не прощу, можешь мне поверить.

Лицо Скаура на миг исчезло, потом возникло вновь, словно собеседник кивнул, убрав лицо из-под невидимого луча света. Ох, как, должно быть, смеялся над ними этот старый волк! Ксерий словно наяву представил себе, как он будет забавлять падираджу рассказами о раздорах при дворе императора.

– Что ж, я буду их оплакивать, – отозвался сапатишах.

– Побереги слезы для своих сородичей, язычник! Кому бы ни принадлежало руководство Священной войной, тебе все равно конец!

Фаним в самом деле были обречены. Несмотря на то, что Кемемкетри проявил вопиющую непочтительность, он говорил правду. Падираджа предпочтет, чтобы Священная война была в его руках. С фанатиками договориться невозможно.

– О-о, сильно сказано! Наконец-то я говорю с императором нансурцев. Тогда ответь мне, Икурей Ксерий III, – что ты можешь предложить теперь, когда оба мы оказались в невыгодном положении?

Ксерий помолчал, поглощенный лихорадочными расчетами. Он всегда соображал лучше всего, когда сердился. В голове крутились возможные варианты. Большинство основывалось на том, что Майтанет дьявольски хитер. Он подумал о Кальмемунисе и его ненависти к кузену, Нерсею Пройасу, наследнику конрийского трона…

И тут он все понял.

– Для Людей Бивня ты и твои люди – не более чем священные жертвы, сапатишах. Они говорят и ведут себя так, словно их победа уже предначертана в писании. Быть может, наступит время, когда они научатся уважать вас не меньше, чем мы.

– Шрай лаксара ках.

– Ты имеешь в виду – бояться.

Теперь все зависело от его племянника, там, далеко на севере. Более чем когда-либо. «Знамения…»

– Я сказал – уважать.

«Сказано: человек родится от матери и мать вскармливает его. Потом он кормится от земли, и земля проходит сквозь него, каждый раз отдавая и забирая щепотку пыли, пока наконец человек становится не частью матери, но частью земли».

Скюльвендская поговорка

«…А на древнешейском, языке правящих и жреческих каст Нансурии, „скильвенас“ значит „катастрофа“ или „катаклизм“, как будто скюльвенды каким-то образом стали в истории больше чем просто народом, – они сделались принципом».

Друз Ахкеймион, «Компендиум Первой Священной войны»

Начало лета, 4110 год Бивня, степи Джиюнати

Найюр урс Скиоата нашел короля племен и остальных вождей на гребне холма, откуда открывался вид на горы Хетанты и лагерь нансурской армии внизу. Найюр остановил своего серого и принялся рассматривать их издалека. Сердце колотилось, как будто кровь загустела в жилах. На миг он почувствовал себя мальчишкой, которого старшие братья и их вредные дружки прогнали от себя прочь. Ему буквально чудилось, как до него доносятся насмешливые замечания.

«Зачем так меня позорить?»

Но Найюр был отнюдь не ребенок, а знатный вождь утемотов, закаленный скюльвендский воитель более чем сорока пяти лет от роду. Он владел восемью женами, двадцатью тремя рабами и тремя с лишним сотнями голов скота. Тридцать семь сыновей породил он, и девятнадцать из них – чистой крови. Руки его были исполосованы свазондами, ритуальными победным шрамами, которые напоминали о двух с лишним сотнях убитых врагов. Он был Найюр, укротитель коней и мужей.

«Я могу убить любого из них, растереть их в кровавую кашу – а они меня так оскорбляют! Что я им сделал?»

Но он знал ответ, как и любой убийца. Его оскорблял не сам факт бесчестья, а то, что им об этом известно.

Взошедшее солнце полыхнуло меж одетых снегом пиков, омыло собравшихся вождей бледным утренним золотом. Они выглядели точно воины из разных веков и народов, несмотря на то что все ветераны битвы при Зиркирте носили остроконечные кианские боевые шапки. Одни были одеты в старинные чешуйчатые доспехи, другие – в кольчуги и кирасы из самых разных краев – все боевые трофеи, снятые с давно погибших айнритских князей и знатных воинов. Лишь руки в шрамах, каменные лица да длинные черные волосы выдавали их принадлежность к Народу – к скюльвендам.