— Нет,— отрезал Митт.

В тишине, которую нарушали только плеск воды и скрип снастей, Ал подтянулся и сел на крыше надстройки, свесив ноги вниз и пристроив ружье себе на колени. Митт наблюдал за его широким самодовольным лицом, и ему было так стыдно, что впору было заплакать. Он понимал, что теперь на своей шкуре переживает то, что чувствовали Йинен и Хильди, когда он сам первый раз вышел из каюты, и ему было тошно. И самым несправедливым было то, что Йинен и Хильди снова должны через это проходить.

— А теперь давайте договоримся друг с другом, — сказал довольный собой Ал. — У меня в последнее время было немало неприятностей, отчего я стал нервный. И новых мне не нужно, понятно... хозяин? дамочка? ты?

— Меня зовут Митт, — заявил Митт. — Что за неприятности?

— Я вам расскажу, — сказал Ал, — чтобы у вас не было никаких сомнений насчет меня. Я — меткий стрелок. Лучший на всем Юге. Поэтому я предпочитаю, чтобы это ружье было в руках у меня. Ничего личного. А что до остального, то я имел счастье состоять на службе у одного благородного человека в Холанде... ну, назовем его Харлом, а?.. чтобы сделать один из моих самых метких выстрелов в некоего графа... назовем его Хаддом, чтобы не играть в кошки-мышки...

Хильди и Йинен невольно посмотрели друг на друга. «Дорога ветров» резко вильнула в сторону. Митту пришлось ткнуть Йинена в бок, чтобы тот пришел в себя.

— И я это сделал, — очень серьезно продолжил Ал.— Выстрел получился отличнейший, и Хадд рухнул как подкошенный. Но потом начались неприятности, потому что мне же надо было скрыться, так? Естественно, Харл пообещал мне, что мне ничего угрожать не будет, но я-то знал, что на такое обещание полагаться не следует. Благородные господа, устраивая такие дела, всегда предпочитают, чтобы ты тоже погиб. И Харла тут винить нельзя. Я на его месте и сам бы так сделал. Так что я тоже немного потратился на некоторых солдат, чтобы они не обыскивали корабельную шлюпку, в которой я спрятался. Но солдат оказалось так много, и они были такими рьяными, что мне пришлось сбросить парочку в воду и спустить эту мерзкую лохань на воду. В меня стреляли и пытались догнать на веслах, и если бы я не попал в отлив, то меня бы сейчас здесь не было. Так что мне больше неприятности не нужны. Вы ведь меня не вините, правда, дамочка?

— Не могу сказать, что нет, — ответила Хильди.

Ал несколько удивленно заморгал и почесал лохматую голову. Он несколько недоверчиво улыбнулся Йинену.

— Остра на язык. Ваша сестра, да? Хорошо, что я никогда не обращаю внимания на то, что говорят люди. — Он передвинул лежавшее у него на коленях ружье Хобина так, чтобы оно было наставлено на Митта.— Ты. найди снасти и поймай нам на обед рыбы.

— Раз ты не обращаешь внимания на то, что говорят люди,— нет,— ответил Митт.

Ал взвел курок, так что ружье Хобина было готово выстрелить.

— Можешь говорить все, что угодно, — если сделаешь что тебе велено, — заявил он и так посмотрел на Митта, что ни у кого не возникло сомнения: Ал застрелит его без колебаний.

— Вон в том рундуке может найтись какая-нибудь снасть, — сказал Митту Йинен медленно и серьезно, как люди говорят только тогда, когда они по-настоящему боятся.

Весь остаток дня Митт сидел с удочкой. Но ни оленина, ни устрицы, ни фазан рыбу не соблазняли. Митт угрюмо наблюдал за леской, которая рисовала на воде узкую морщинку, и с каждом часом ненавидел Ала все сильнее. И его не утешало то, что Йинен и Хильди тоже его ненавидят, потому что Ал старался во всем отделять их от Митта.

Алу нравилось говорить. Он развалился на крыше каюты, между Миттом и Хильди с Йиненом и болтал обо всем на свете, постоянно обращаясь к внукам Хадда с глубоким почтением, а к Митту — без всякого. Он говорил им, что Север вовсе не такой свободный, как думают, что если есть одни пироги, то начнется цинга, и что в Уэйволде живется лучше, чем в Холанде. А потом он заговорил о Старине Аммете и Либби Бражке.

— Забавное суеверие — держать на яхте пару кукол, — сказал он, махнув рукой сначала в сторону соломенной фигуры, а потом — восковой. — И не то чтобы вы, холандцы, в них верили. Когда я жил в Уэйволде, там говорили, что холандцы завели себе богов, которых не признают. И это правда. Готов спорить, вы и не знаете, что эти чучела когда-то были богами.

— А с ними и сейчас все в порядке, — сказал Митт.

— Мы знаем, что они необыкновенные, отозвался Йинен.

— Ну, конечно, хозяин. Не обижайтесь. Но я весь прошлый год провел на Святых островах, так что знаю немного побольше вашего. Эти две штуки там называют богами. Понимаете, оттуда и пошло название островов. Но вот что смешно: там у них нет имен. Вы спрашиваете, как звать эти два чучела, а на вас только молча смотрят. Ох, там живет забавный народ — наполовину чокнулись со своим суеверием, если хотите знать. А эти боги — всего лишь два чучела!

— По-моему, вы можете разрешить Митту больше не ловить рыбу, — сказала Хильди.

— Дамочка, — ответил Ал, — сердечко у вас доброе. И он может перестать, когда поймает рыбу. Слышал? — обратился он к Митту. — Она — милая девчушка. Чуткая. Все благородные люди такие. Они могут позволить себе быть откровенными, прямыми и к тому же щедрыми. У них есть на это средства, видишь ли, тогда как такие, как ты и я, этого себе позволить не могут. Это слишком большая роскошь — быть милым.

Митт раздраженно ссутулился. Он был уверен, что Ал прав. Ал не мог бы более точно описать то, как с ним все это время обращались Хильди и Йинен. Он попал в точку.

Пока Ал продолжал разглагольствовать, Йинен сказал Хильди:

— Кто он такой? Я его уже когда-то где-то видел.

Хильди знала, что у Йинена память на лица гораздо лучше, чем у нее.

— Мне без разницы, кто он,— ответила она. — Я все равно столкну его в воду.

И она говорила это совершенно честно.

Однако Ал был слишком опытным, чтобы дать одному из них шанс ему навредить. Отделив их друг от друга, он болтал, пока они не оцепенели от скуки. А потом он потребовал еды. А потом он снова болтал до темноты, но земля по-прежнему не появилась.

— Ну, — объявил Ал сразу после ужина, — думаю, я пойду спать.

Они попробовали предложить, чтобы он отстоял ночью вахту.

— Кто — я? — переспросил Ал. — Я в этом ничего не понимаю. Я человек сухопутный.

— Вы же подняли парус на своей лодке, — возразил Йинен. — И вы — холандец. Я вас раньше видел. А холандцы — не сухопутные люди.

— А я и не спорю, хозяин. Но это было очень давно, когда вы еще не родились. Ну, доброй ночи.

И поскольку никто из них не мог ему помешать, Ал удалился в каюту и заснул, положив ружье под себя, так что до него нельзя было добраться.

Пока Митт угрюмо прятал снасти в рундук, Хильди с отвращением посмотрела в каюту.