Я растерянно оглядываюсь на воспитательницу. Виктория взирает на меня почти со страхом. По-моему, она начинает подозревать, что мое странное поведение — симптом неведомой, но опасной болезни. И тогда я бегу. С заранее распростертыми объятиями и оглушительным воплем: «Ма-а-ма!»

Расчет мой оказывается верным.

А вот надежда заиметь в качестве матери красавицу-блондинку не сбывается. Потому что ускоряет шаг и с нелепо-широкой улыбкой распахивает руки, готовясь поймать меня в свои объятия, другая женщина. Не очень-то симпатичная. От нее и пахнет не как от женщины: потом и пивом. И еще чем-то смутно знакомым. Не то металлом, не то машинной смазкой…

Но делать нечего. Стертая до дыр истина: родителей не выбирают.

И я с разбегу врезаюсь в колени, обтянутые грязноватыми джинсами, обхватываю их своими ручонками и задираю лицо, щурясь от яркого солнца, кренящегося к горизонту.

Мама…

И тут меня накрывает яркое воспоминание из далекого детства. И я явственно вижу перед собой другое лицо — более нежное, более фотогеничное, с неповторимыми серыми глазами и смешными ямочками на щеках. Лицо моей настоящей мамы. Она была совсем другой. Но когда она обнимала меня, выражение лица у нее было таким же, как у этой незнакомой женщины…

И мне на миг представляется, что не только я переселился в тело пятилетнего малыша, но и она, моя настоящая мама, тоже каким-то чудом ожила в чужом облике.

Глаза мои сами собой начинают моргать чаще, и я поспешно отворачиваюсь.

Я совсем забыл, что теперь мне плакать не стыдно

* * *

Я лежу и пялюсь в темноту.

Мне не спится, хотя любой нормальный ребенок на моем месте давно бы «дрых без задних ног», как выразилась моя так называемая «новая мама». Слишком много впечатлений и информации нахлынуло — и слишком много энергии потрачено за этот день. Первый день моей второй жизни. Сколько таких дней еще будет впереди? Мало или много? Во всяком случае, времени в запасе у меня теперь много. Намного больше, чем в бытность Леном Сабуровым. Если, конечно, мне хоть на этот раз суждено умереть нормальной смертью, а не быть отправленным на тот свет рукой какого-нибудь подонка.

Странное дело: если вдуматься, в этом тельце ростом метр с небольшим нет ни одной клетки меня бывшего. И мозг, в котором вертятся эти мысли, — не мой, а того несмышленыша, место которого под солнцем я занял. Так почему же я осознаю себя бывшим инвестигатором, перешагнувшим полувековой юбилей? Откуда берется память о моей прошлой жизни? Неужели, вопреки утверждениям ученых мужей, душа все же существует и является этаким архивным файлом личности?

Я тяжко вздыхаю и переворачиваюсь на другой бок.

В соседней комнате тихо. «Родители» давно уснули. Светящееся табло электронных часов на стене показывает половину второго ночи. Совсем не детское время. А сон ко мне все не идет…

Я включаю ночник и вновь оглядываю комнату, которая отныне принадлежит мне.

…Когда мать Саши — уже потом я узнал, что ее зовут Татьяной, — привела меня из детского сада, помогла раздеться и, подтолкнув в спину, сказала: «Ну, иди в свою комнату, а я пока соображу что-нибудь на ужин», — я словно приклеился к полу. Дело происходило в просторной прихожей, куда выходило несколько дверей, и я понятия не имел, какая из них ведет в детскую. «Ты чего, сынок? — испугалась Татьяна. — Неужели не соскучился по своим игрушкам?»

«Соскучился, — поспешно ответил я. И, лихорадочно соображая, как бы выпутаться из дурацкой ситуации, машинально брякнул: — А может, вам что-нибудь помочь?»

Тоже мне, джентльменствовать вздумал, по прежним шаблонам.

Даже при свете слабой лампочки, горевшей в прихожей, было видно, как женщина побледнела. Потом резко присела на корточки и пытливо уставилась мне в глаза.

«Сашут — с болью в голосе сказала она, — что с тобой сегодня? — (Я молча отвернулся, не в силах выдержать взгляд карих глаз, которые смотрели на меня в упор с такой искренней тревогой и любовью, что становилось не по себе.) — Вот и Виктория Анатольевна говорит, что с тобой творится что-то странное… „Эр“ стал вдруг выговаривать. Ты случайно не заболел? — Она потрогала своей мозолистой, шершавой рукой мой лоб. — Как ты себя чувствуешь?»

«Хорошо», — соврал я, хотя чувствовал я себя в тот момент действительно скверно. Как вор в чужой квартире, который вдруг слышит, как кто-то отпирает ключом входную дверь.

«А ты случайно головкой сегодня не ударялся? — продолжала допытываться „мама“. — Виктория Анатольевна сказала, что ты сегодня с Борей Савельевым подрался… Он тебя не бил по голове?»

Я молча помотал головой. Я опасался, что опять ляпну что-нибудь не в струю или выдам себя неверной интонацией.

Татьяна вдруг всхлипнула — чего я никак не ожидал от нее, такой не женственной, — и порывисто обняла меня.

«Господи, Сашут, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Ты меня пугаешь… Давай завтра к врачу сходим?»

«Нет!!! — закричал я. — Не надо врача… мама!»

Вполне естественная реакция для ребенка. Все дети боятся людей в белых халатах, потому что они, изверги, рады причинить боль маленькому беззащитному существу, попавшему к ним в лапы.

Женщина вздохнула и, отстранив меня, выпрямилась.

«Ну ладно, — сказала она, толкая рукой самую ближнюю от прихожей дверь, — вот придет папа — и решим, что с тобой делать… А пока иди, поиграй немножко».

Значит, папа у меня имеется. Будем надеяться, что он окажется благоразумнее своей супруги, потому что идея стать объектом исследования для специалистов по детской амнезии мне совсем не нравится.

Я шагнул в комнату и аккуратно закрыл за собой дверь. Не хотелось, чтобы Татьяна стала свидетельницей очередных аномальных поступков своего «сынишки».

Комнатка была небольшой, и мне сразу бросилось в глаза, что в ней наличествовала всего одна детская кроватка. Следовательно, у меня нет ни сестренки, ни братишки. Уже легче. Хоть дома буду отдыхать от общения с малолетними.

Да-а-а… Уж на что я никогда не отличался педантичностью, но гражданин Саша Королев, видимо, испытывал прямо-таки врожденное отвращение к порядку. Игрушки разбросаны по всей комнате так. словно тут буйствовал небольшой смерч. Кровать, конечно же, не заправлена, а предметы детской одежды валяются в самых неожиданных местах. Татьяна тоже хороша: наверное, балует своего единственного и ненаглядного сыночка, не приучая к порядку. Что ж, задача-минимум ясна: надо привести этот бедлам в состояние, мало-мальски пригодное для обитания.

И я взялся за дело.

Когда спустя полчаса Татьяна заглянула ко мне в комнату, чтобы сообщить, что папа вернулся с работы, то лицо ее вытянулось от удивления. Наверное, никогда раньше ей не приходилось лицезреть своего Сашута таким примерным мальчиком, который сам, без угроз и задабривания, наводит почти казарменный порядок в своей комнате да еще и, вместо того чтобы упражняться в метании игрушек, сидит в уголке дивана с книжкой «Сказки Пушкина»…