Зачем считать, расстраиваться?

Это в семнадцать-восемнадцать, еще в школе, я с ума по нему сходила, все пыталась как-то обратить на себя его внимание. Хотела, чтоб он во мне женщину увидел.

А потом, после нашего поцелуя первого, когда я, пьяная, вцепилась к него всеми конечностями, как обезьянка, повисла на нем… Когда поняла, что да. Он тоже во мне женщину видит. Не сестру.

Я, наивная, думала, что все по-другому будет у нас. Прямо сразу. Что будет сразу свадьба, семья, дети. Я хотела этого тогда. Так хотела!

А он отморозился. Поговорил со мной обстоятельно, объяснил, что это все глупости, что временное помрачение…

Ох, как я тогда взбесилась!

И год творила разную хрень, главной целью которой было обратить на себя внимание взрослого дяди.

Глупо себя вела, по-детски.

Волосы, в пьяном угаре обрезанные, в короткую стрижку превратила, пирсинг, тату, веселые гулянки в клубах, заезды на байках… Всего попробовала. На учебу времени не оставалось, и я отложила это дело до следующего года.

И все ждала, когда же мой братик выйдет из себя, надает мне по жопе и утащит в постель.

Бляха муха, мне его поцелуи снились! Мне его руки снились! Он обнимал меня, сжимал крепко-крепко! Я все представляла, что же будет, когда мы с ним в одной постели окажемся.

Я не сомневалась, что окажемся.

У меня не было другой цели на тот момент.

Я использовала все свое оружие, которое имела. Протест, гулянки, ревность, вызывающий внешний вид, взгляд ласкового котенка, короткие топы невзначай, блестящие губы случайно.

Всегда понимала, что прямая провокация не сработает. Что надо аккуратно и в то же время напористо.

Потому что каждая его баба, каждые ноги, которые он раздвигал за этот гребанный год… Это все заставляло меня потихоньку умирать. Оказывается, не просто красивая фраза. Я реально умирала.

Смотрела на него, в его темные, внимательные глаза, в которых не было и тени того выражения, с которым он целовал меня после выпускного…

Знала, что он развлекается в клубе с разными бабами. Смотрела, как он заходит с ними в подъезд. У меня окна в квартире как раз в сторону двора. Я все прекрасно видела.

И нет. Баб не считала.

Потому что, к тому времени, когда он все же решился… Я, наверно, перегорела.

Или нет?

Мне иногда кажется, что это все было не со мной. Что это какая-то другая девчонка была, дикая, безбашенная, горящая.

И она еще немного горела с ним.

Он сумел зажечь опять.

Та стерва, Маринка, ничего такого не сказала.

Кроме одного.

Она мне глаза открыла на происходящее. И уронила прямо на землю.

«Ой, ты — сестра Сережи? Я тебя видела у него на заставке в телефоне! А я у него забыла кошелек, можно пройду, поищу?» — голос ее, милый-милый, и глаза, честно распахнутые…

Я впустила.

«Какая я забывчивая, все время теряю то одно, то другое, удивительно, как еще голову не потеряла, хотя потеряла, так влюбилась в Сергея, так влюбилась…»

И рыскает по сторонам, типа, ищет что-то. А я хожу следом и смотрю на нее.

Марина, так эту девушку зовут. И я не раз ее с братом видела.

И она меня знает.

Как его сестру.

Мало кто в городе в курсе, что мы — не родные.

Его друзья — не все в курсе. Его партнеры — не в курсе.

И мне надо бы сказать этой щебечущей овце, что я не сестра ему, но как? Если он ей другое сказал?

И могу ли я так сказать? Могу? Нет?

«Знаешь, милая, я хотела поговорить с тобой насчет этой фотографии у него на заставке… Она очень неприятная. Ты там в трусах и с голой попой. Человек, который не в курсе, подумает, что ты — прям девочка по вызову. И вообще, это странно, когда сестра такие фотографии откровенные шлет брату. Много чего подумать могут. Я — то, конечно, все понимаю, и Сереженьке верю, но у него же положение, он — видный человек, часто на всяких деловых мероприятиях бывает… Вы — брат и сестра. Как-то неправильно это, не находишь?»

Она молчит, я молчу, перевариваю. И понимаю, что надо бы что-то сказать. Но не говорится. Никак. Потому что есть в ее словах правда. Есть.

«Ой, вот же он! Спасибо тебе, милая, что пустила! Ну увидимся еще, Сереженьке привет!»

Дверь за Мариной уже закрылась давно, а я все стою и перевариваю произошедшее.

И вся эйфория, весь кайф невозможный, что все еще блуждал в крови, резко сходит на нет.

Я сажусь на кухне, тяну уже приготовленный крепкий кофе. И зубы стучат о край чашки.

А ты — дура эгоистичная, Тата. Только о себе думаешь.

И его практически заставила ведь.

Приперлась к нему, набросилась. Полуголая.

Пьяненькая.

Ну как ему устоять?

Мужик же!

И, судя по нашему первому поцелую, его ко мне тянет все же.

Вот и сорвался.

А теперь… Может, он жалеет. Наверняка жалеет. Черт! О чем я думала? Да у нас даже отчества одинаковые! Никто разбираться не будет, если попадет в интернет! С говном сожрут же!

Надо ему это с его бизнесом? С его проблемами? Он же сам недавно обмолвился, что прессуют… А тут я! Дура. И он ведь…

Но, после того, что он сделал… Есть путь назад? Можно отыграть?

Можно!

Я вспоминаю, как отыгрывала, и печально усмехаюсь. Бедный Эдик. Попал под раздачу.

Но все прошло, как по нотам.

Сергей больше ко мне не подходил. Только позванивал.

Ну и око его всевидящее я ощущала, естественно.

А потом…

А потом был мой срыв, пьянка с Элькой, новая тату, караоке долбанное, Лана дель Рей. И наша ночь. Первая. Самая лучшая. Идеальная.

С самым любимым моим человеком. Самым желанным.

Несмотря на все качели, что происходили потом… Если бы мне выдалась возможность все повторить, я бы обязательно повторила.

Потому что в тот момент только осознала, что все мои мысли о том, что перегорела, что перемучилась…

Все мои благие намерения не связывать его собой, еще больше, уже не по-родственному, а по-другому, как мужчину женщина связывает… Все эти намерения улетели хрен знает куда, еще в тот момент, когда я глаза его в толпе галдящей караоке-бара увидела. Когда умерла и воскресла. Когда в руках его оказалась. Мне стало плевать на все.

На все доводы разума, на все, что могут сказать его партнёры, друзья, какие-то общие знакомые.