Господину Леману не хотелось с ним спорить, и он решил сам заняться очередью. Но это ему не удалось, потому что у них закончился «Бекс».

– Карл, у нас кончилось пиво.

– Сейчас, погоди, дай доделать. Вы ее что, несколько лет не чистили?

Господин Леман не мог этого постичь:

– Пиво, Карл, нам нужно пиво.

– Да-да, – сказал его лучший друг и продолжил чистку.

Это похоже на то, подумал господин Леман, нервно закуривая сигарету, как если бы вокруг валялись тяжелораненые, а санитары начали бы мыть свою машину. Это похоже на то, думал он, сбегая по лестнице в подвал, как если бы бандиты грабили банк, а полицейские начали бы гладить свою униформу. Это похоже на то, думал он, топая вверх по лестнице и держа в каждой руке по ящику пива, как если бы тонул корабль, а матросы принялись бы надраивать палубу.

Поднявшись наверх, он начал продавать пиво прямо из ящика, хотя сразу нашлись умники, которые стали возмущаться, что пиво теплое. «Пиво и в Африке – пиво», – отвечал он им, это был старый слоган из тех времен, когда они с Карлом работали в «Слове и деле», там Эрвин изначально отказался от такой роскоши, как холодильник и тому подобное. Это слегка освежило его, но он все равно не мог успокоиться. Карл с упорством маньяка возился с кофеваркой и только мешался, наклоняясь и оттопыривая свою толстую задницу. Раньше именно Карл всегда обеспечивал пополнение запасов, а запасы пива уже давно нуждались в пополнении, но Карл, казалось, за весь вечер ни разу не подумал об этом, хотя постоянно бегал в подвал за всякой ерундой. Это всерьез обеспокоило господина Лемана. Дело у нас больше не спорится, подумал он, и от этой мысли ему стало грустно. Мы были славной командой, подумал он, но это было давно, тогда мы были отличной командой, подумал он, как Бонни и Клайд, как Саймон и Гарфанкел, как Сакко и Ванцетти, как Малыш и Карлсон или, подумал он, и вынужден был признать, что это больше всего походило на правду, как Бад Спенсер и Теренс Хилл.[22]Отвратительно, когда тебе исполняется тридцать, мелькнуло у него в голове, у тебя уже появляется какое-то прошлое, старое доброе время и тому подобное дерьмо.

Он еще раз спустился в подвал за пивом. Когда он вернулся, Карл как раз начал намывать бокалы, уже кое-что, хотя тоже идиотизм. Господин Леман мог пока переложить бутылки в холодильник, большинство посетителей были уже обеспечены пивом, пусть и теплым, да и бар начинал уже потихоньку пустеть, апогей «Обвала» на сегодня миновал, люди отправлялись в другие кабаки, или клубы, или дискотеки, или еще куда-нибудь, в неизвестные господину Леману места. Осталось двадцать-тридцать человек, у которых не было других кабаков, клубов и дискотек. Поляки были тоже здесь, они сидели все за одним столом и отдыхали, пока светловолосая девушка убеждала Эрвина и Катрин в преимуществах отпуска у нее на родине. Затем в дверь вошел Кристальный Райнер. Господин Леман выдал ему бутылку и кружку. Пускай сам наливает. Себе он тоже взял еще одно теплое пиво.

– Ну как дела? – спросил Кристальный Райнер и умело, это господин Леман должен был признать, налил себе пшеничное пиво.

Больше всего господину Леману хотелось спросить в ответ, какое тому дело до его дел, но вместо этого он сказал: «Все путем» – и помог своему лучшему другу полировать бокалы, что было, конечно, кретинизмом, но все-таки лучше, чем разговор с Кристальным Райнером.

– О чем они там? – осведомился Карл и показал на польку, Катрин и Эрвина, к которым теперь присоединился и Кристальный Райнер, они все вместе склонились над фотографиями.

– Она рекламирует дома, дачи, – сказал господин Леман. – В Польше.

– Польша – это хорошо, – серьезно сказал Карл.

– Почему Польша – это хорошо?

Карл ненадолго задумался, потом улыбнулся:

– Откуда я знаю.

– Зачем же ты говоришь, что Польша – это хорошо?

– Не знаю. А что?

– Если ты говоришь, что что-то хорошо, значит, у тебя есть на то причины.

– Да что с тобой, старина? С каких это пор ты стал таким педантом?

– Я не педант, – сказал господин Леман, сам не понимавший, почему он так привязался к этой теме. – Просто я хочу знать, почему Польша – это хорошо. Я имею в виду, если ты говоришь, что Польша – это хорошо, то у тебя должны быть на то причины.

– Франк! – Его лучший друг Карл отставил бокал, который только что полировал. – Расслабься ты. Я просто так сказал.

– Да, но почему?

– Франк, – сказал его лучший друг Карл и озабоченно покачал головой, – иногда я начинаю беспокоиться за тебя.

– Вот это просто отлично, – сказал господин Леман. – Это просто отлично. Я не знаю, хорошо ли в Польше, а вот это отлично. Ты беспокоишься за меня!

– Кто-то же должен это делать, – сказал его лучший друг Карл и погладил его по голове. – Но, несмотря ни на что, я рад, что мы снова работаем вместе.

– Да, – сказал господин Леман. – Я тоже рад.

Дверь захлопнулась, грохнул замок, и господин Леман остался один. Он понимал, что дела его на данный момент обстояли не слишком хорошо, да чего уж там, скорее плохо. Я вляпался в дерьмо, подумал господин Леман, вляпался по самые уши, подумал он. Ему хотелось курить, но он не знал, можно ли здесь курить, было не похоже на то, нигде в комнате – если можно было назвать комнатой это тесное пустое помещение, в котором не было ничего, кроме стола, двух стульев и неоновой лампы, – не было видно пепельницы. А господину Леману почему-то казалось, что лучше тут никого не нервировать лишний раз. Окон не было, а на двери с внутренней стороны не было ручки.

Вот такие дела, подумал господин Леман и попытался вспомнить, как же все так получилось. Сначала все шло нормально, они просмотрели его берлинский паспорт, одобрили его многократную визу и обменяли деньги. Катрин, слава богу, переходила границу в другом месте, у нее ведь был только западногерманский паспорт, это избавило ее от необходимости оформлять многократную визу, но, с другой стороны, ей нужно было, кажется, платить за визу, господин Леман не был в этом уверен, но сейчас это все примерно до лампочки, подумал он. Вероятно, она стоит сейчас где-то в Восточном Берлине и ждет его, пока он сидит тут в каком-то подземелье без окон на станции «Фридрихштрассе»[23]и ожидает решения своей судьбы. Будем надеяться, подумал он, что она там наверху не начнет выяснять, куда я пропал, если она вообще наверху, а я внизу, может быть, это я скорее наверху, а она внизу, подумал он, ему, правда, казалось, будто он сидит в каком-то подвале, но откуда мне знать, подумал он, – из-за многочисленных спусков и подъемов на вокзале он совершенно потерял ориентацию.