там просветах в подлеске виднеются скопления морошки, бузины, черники, снеженики, заманихи, клюквы и толокнянки. Идеально прямые хвойные монолиты высотой в пятнадцать этажей и толщиной с автомобиль образуют крышу над всеми. Воздух вокруг Патриции наполнен шумом жизни. Щебет невидимых крапивников. Промышленный отбойный стук дятлов. Звон малиновки. Порхание дрозда. Попискивающие тетерева, разбегающиеся по лесной подстилке. Ночью неприветливое уханье совы леденит кровь. И неумолчная песня вечности древесных лягушек.

Потрясающие открытия ее коллег, сделанные в этом Эдеме, подтверждают подозрения Патриции. Долгие и медленные наблюдения выставляют на посмешище все, что люди думают о деревьях. Если вкратце: богатое коричневое месиво земли — состоящее из по большей части неизвестных микробов и беспозвоночных, где-то миллиона видов — учитывает разложение и строится на смерти так, как Патриция только сейчас начинает понимать. Ей нравится сидеть в столовой и участвовать в общем смехе и обмене данными, в головокружительной сети, торгующей открытиями. Вся группа наблюдает. Орнитологи, геологи, микробиологи, экологи, зоологи-эволюционисты, почвоведы, верховные жрецы воды. Каждый знает бесчисленное количество мелких местных истин. Некоторые работают над проектами, рассчитанными на двести и более лет. Некоторые похожи на героев Овидия, людей на пути к превращению в нечто зеленое. Вместе они образуют одну великую симбиотическую ассоциацию, подобную той, которую изучают.

Оказывается, что миллионам запутанных петель джунглей умеренного климата нужны все виды манипулирующих смертью посредников, чтобы все циклы шли определенным курсом. Очисть такую систему — и бесчисленные самопополняющиеся колодцы иссохнут. Это евангелие нового лесного хозяйства подтверждается самыми удивительными открытиями: бороды лишайника, висящие высоко в воздухе, растут только на самых старых деревьях и вкачивают необходимый азот обратно в Живую систему. Подземные полевки кормятся трюфелями и распространяют споры ангельских грибов по лесной подстилке. Грибов, которые внедряются в корни деревьев и образуют с ними настолько крепкий симбиоз, что трудно сказать, где заканчивается один организм и начинается другой. Массивные хвойные высоко в кронах пускают вторичные корни, которые спускаются вниз и кормятся на почвенных прослойках, собирающихся в углублениях ветвей.

Патриция все свои силы отдает дугласовым пихтам. Прямым, как стрела, нескончаемым, взлетающим на сотни футов, прежде чем отпустить первую ветку. Они — экосистема сама по себе, в которой живет более тысячи видов беспозвоночных. Рама для городов, королева промышленных деревьев, без нее Америка была бы совсем другой. Любимые индивидуумы Патриции находятся рядом со станцией. Она может осветить их прожектором. Самой большой пихте, наверное, около шестисот лет. Она настолько высокая, настолько близко подобралась к верхним границам, установленным гравитацией, что требуется полтора дня, чтобы доставить воду от ее корней к самым высоким из шестидесяти пяти миллионов иголок. И каждая ветка пахнет свободой.

Со временем Патриция замечает немало вещей, которые делают дугласовы пихты, и все они наполняют ее радостью. Когда их боковые корни встречаются друг с другом под землей, они сливаются. Через эти самопривитые узлы два дерева объединяют свои сосудистые системы и становятся едины. Сплетенные под землей бесчисленными тысячами миль живых грибных нитей деревья Патриции кормят и лечат друг друга, не дают умереть молодым и больным, сводят ресурсы и метаболиты в объединенные фонды… Понадобятся годы, чтобы картина прояснилась до конца. Будут открытия, невероятные истины, подтвержденные расширяющейся мировой сетью исследователей в Канаде, Европе, Азии, счастливо обменивающихся данными по все более быстрым и лучшим каналам. Ее деревья куда социальнее, чем подозревала Патриция. Среди них нет отдельных индивидов. Нет даже отдельных видов. Все, что есть в лесу, это лес. Соперничество неотделимо от бесконечных оттенков сотрудничества. Деревья сражаются друг с другом не больше, чем листья на одной ветке. Кажется, в природе есть не только алый клык и коготь, в конце концов. Начать с того, что у этих видов, находящихся в основе пирамиды жизни, нет ни клыков, ни когтей. Но если деревья делятся своими запасами, тогда каждая капля красной плесени плавает на поверхности зеленого моря.

ЛЮДИ ХОТЯТ, чтобы Патриция приехала в Корваллис и начала преподавать.

— Но я не слишком хороша в этом. Я на самом деле все еще ничего не знаю.

— Но нас-то это не останавливает!

Генри Фоллоус просит ее подумать над предложением:

— Давай поговорим, когда ты будешь готова.

* * *

АДМИНИСТРАТОР ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СТАНЦИИ Деннис Уорд иногда забегает к ней с небольшими подарками. Осиными гнездами. Насекомьими галлами. Красивыми камням, отполированными ручьями. Их общение напоминает Патриции уговор, который у нее был с древесной крысой, жившей с ней в старой хижине. Регулярные визиты, молниеносные и застенчивые, обмен бесполезными сувенирами. А потом целые дни в бегах. И как Патриция когда-то прикипела к своей древесной крысе, так и теперь увлеклась этим спокойным и размеренно двигающимся мужчиной.

Как-то ночью Деннис приносит ей ужин. Это плод чистого собирательства. Жаркое из грибов и лесных орехов с хлебом, запеченным на костре из валежника в стеклянном колпаке для защиты растений. Разговор не слишком вдохновляющий. Он таким редко бывает, и Патриция за это благодарна.

— Как деревья? — как обычно спрашивает он. Она рассказывает ему, что может, не упоминая о биохимии.

— Пройдемся? — спрашивает Деннис, когда они заканчивают мыть посуду, сливая воду для повторного использования. Любимый вопрос, на который она всегда отвечает:

— Пройдемся!

Деннис, наверное, лет на десять старше ее. Она ничего о нем не знает и не спрашивает. Говорят они только о делах— о ее медленном исследовании корней дугласовых пихт, о его невозможной работе: он организует ученых и заставляет их придерживаться хотя бы минимальных правил. Возраст Патриции — глубокая осень. Сорок шесть — старше, чем было ее отцу, когда он умер. Все ее цветы уже давно увяли. И тем не менее вокруг все равно жужжит пчела.

Далеко они не уходят; не могут. Полянка небольшая, а тропы слишком темные, чтобы их исследовать. Но им и не нужно забираться в чащу всего того, что любят Патриция. В гниль, в распад, навстречу корягам, буйному плодовитому умиранию вокруг них, где поднимается ужасающая зелень, которая мчится во всех направлениях своими преобразующими кольцами.

— Ты — счастливая женщина, — говорит Деннис, находясь где-то в великом водоеме между вопросом и утверждением.

— Теперь — да.

— Тебе нравятся все, кто здесь работают. Это удивительно.

— Легко любить людей, которые всерьез принимают растения.

Но ей нравится и Деннис. Своими скупыми движениями и благодатной тишиной он размывает границу между практически идентичными молекулами, хлорофиллом и гемоглобином.

— Ты полагаешься только на себя. Как твои деревья.

— Но в том-то и дело, Деннис. Они не полагаются только на себя. Здесь, вокруг, все заключает сделки друг с другом.

— И я так тоже