застенчивой улыбкой, словно делится со мной кусочком украденного торта. Пинает ботинком дверь, открывая чулан и показывая того, кто заперт внутри.

Я замираю. Не уверен, что смогу хоть что-то сказать, потому что отвращение ослепляет меня.

Девочка, находящаяся в камере, достаточно мала, чтобы сесть на пол, подтянув колени к подбородку, на ее бледной коже видны порезы и царапины, которые она получила, пытаясь устроиться в тесном пространстве. Ее щеки ввалились, кожа приобрела землистый оттенок – ей отказывали в солнечном свете, в еде. Она болезненно моргает, пытаясь приспособить зрение, привыкшее к кромешной тьме внутри чулана. Закрывает лицо руками, и я вижу, что в тщетных попытках выбраться из каменного плена она ободрала ногти до крови.

Дитер садится на корточки перед ребенком, покачиваясь на пятках. Он пробует ущипнуть ее за щеку, и девочка рычит, пытаясь укусить его за руку, но он слишком проворен и просто посмеивается над ней.

– Ее тоже завтра будут сжигать? – спрашиваю я глухо.

При звуке моего голоса она поворачивается ко мне. Ее взгляд полон ярости, чистой, неподдельной ненависти. Ей не больше десяти, но не сомневаюсь, что она убила бы меня, если бы могла.

– Лизель? О нет, – отвечает Дитер. – Нет, на нее у меня другие планы.

Я хмурюсь, гадая, какой силой обладает эта маленькая девочка. Она, должно быть, способна на что-то, чего не может Фрици, иначе зачем Дитеру оставлять ее здесь, а не сжигать вместе с остальными?

Дитер не замечает моего оцепенения.

– Да, для Лизель кое-что другое. – Он поворачивается ко мне. – И ты поможешь. – В его последней фразе скрыт приказ. Его голос из веселого становится бесстрастным, уверенно заявляя, что я помогу осуществить его план, хочу я того или нет. А затем Дитер начинает хохотать, так что и я, и девочка вздрагиваем. – Огонь для Лизель? О нет, нет, нет. – Он пристально смотрит на нее, его голос становится злобным. – Никакого огня для тебя, Лизель. Никакого. Огня. Для. Тебя.

С этими словами он захлопывает дверцу каморки. Я слышу вскрик девочки и надеюсь, что резко захлопнутая дверь не причинила ей еще больше боли.

Дитер поворачивается, встречаясь со мной взглядом, и жуткий бледно-голубой цвет его глаз пронзает меня насквозь. Я в панике. Это Лизель, кузина Фрици – настоящая ведьма, которую Фрици надеялась спасти. И она у Дитера. Но не с другими заключенными.

Даже если мой план завтра сработает и Фрици сможет освободить всех, Лизель останется пленницей Дитера, запертой в камере над церковью в штаб-квартире хэксэн-егерей. До нее не добраться. Она обречена на что-то более страшное, чем костер.

21. Фрици

Тихое бормотание раздается вокруг, когда я присаживаюсь на корточки на грязном полу. Все стараются говорить так, чтобы слышали только соседи, украдкой бросая на дверь камеры взгляды, которые становятся все смелее.

Заключенные заучивают маршруты, по которым им предстоит пройти.

Две группы, на которые я их разделила.

Я слышу шепот…

«Колокол, середина утра».

«Мы идем налево, еще раз налево, потом направо, вверх по лестнице».

«В этой одежде? Мы выглядим как заключенные, нас наверняка заметят».

«Нет, там мы найдем вещи, все будет в порядке».

…и еще больше погружаюсь в себя, уставившись на свои колени, чувствуя невероятную усталость, когда заходящее солнце освещает оранжевым маревом высокое зарешеченное окно.

В сумочке с зельями, висящей у меня на поясе, осталось всего три пузырька, два защитных и один лечебный, который я храню для Лизель. Для времени, когда я найду ее. Остальные я раздала, осторожно назвав их целебными настойками. Вернее, Йохен, старик, который первым заговорил со мной, раздал их – ведь я сестра комманданта. Люди готовы поверить, что весь этот треклятый этаж обрушится согласно плану одного хэксэн-егеря, но их глаза округляются от ужаса при мысли, что сестра комманданта тайно пронесла что-то, что поможет их вылечить. Они не верили мне, пока Йохен не выпил пузырек и не встал во весь рост впервые за несколько месяцев, как он заявил.

Несколько человек серьезно ранены, жалкие повязки прикрывают глубокие порезы, из которых сочится гной. Другие кашляют в тряпки, запятнанные кровью. Женщина с ребенком, у которого усталое и позеленевшее личико, прижимает малыша к груди и осторожно потягивает зелье, которое мне удалось приготовить. Заключенные думают, что мои снадобья – простые целебные настойки.

Все, что я могу делать теперь, выполнив на сегодня свою миссию, это сидеть, снова и снова прокручивая в голове мысли о том, что Дитер делает с моей кузиной.

Он ушел, когда Лизель была маленькой, но даже тогда она была очень сильной ведьмой. Мама и другие старейшины рано взяли ее под свою опеку, обучая сложным заклинаниям и подготавливая к великой судьбе, которую уготовила для нее богиня-старуха Абноба – какой бы та судьба ни была.

Я вздрагиваю.

Какой бы та судьба ни была.

Это Лизель помогла мне найти Дитера.

Лизель сидела на корточках над тлеющими углями в моем доме и держала руки так близко от огня, как никто другой не посмел бы, сосредоточенно хмуря лоб и плотно сжимая маленькие губки.

– Он… близко, – удивленно произнесла она. – В Трире. Там большое темное здание. Я вижу его… в кабинете? Он важный человек.

– Он жив? – ахнула я. Жив – и достаточно близко, чтобы письмо дошло до него через несколько дней. Я могла бы написать на послании его имя и отправить в Трир, надеясь, что, если он действительно так важен, письмо дойдет до него.

Лизель кивнула. Затем она вздрогнула, отдернула руки и уставилась на ладони с мрачным удивлением и настороженностью.

– Что-то не так, Фрици, – прошептала она. – Может быть, с ним. Я не знаю.

– Все в порядке, мы поможем ему, что бы это ни было. – Я обняла ее и поцеловала в макушку. – Спасибо, кузина.

Она заерзала.

– Перестань, мама только что заплела мне волосы! Ты все испортишь…

– Danke, danke! – Я обняла ее крепче и покрыла поцелуями ее щеки. – Kindchen, schnucki…[36]

– Прекрати! Фридерика! – Она обмякла так, чтобы выскользнуть из моих объятий, и отползла от меня. – Триединая, ты хуже всех. Мы уже не дети.

– О да. Тебе десять, и ты уже взрослая девушка, да?

Она пригладила волосы, проверяя, что я ничего не испортила.

– Конечно.

– Значит, тебе будет неинтересно, скажем, залезть в кладовку со сладостями, которые моя мама принесла мне на день рождения?

Лизель замолчала, положив руки на свои косы и сжав губы в тонкую линию.

– Ну, – сказала она. – Девушки тоже любят сладкое.

Что от нее нужно Дитеру?