Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше мама говорит о том, что денег снова не хватает. Спрашивает, где я была в прошлую субботу. Она заезжала, но не застала меня дома. Я отвечаю, что все выходные клеила листовки. Беспроигрышный вариант ответа. Мама тут же напоминает, что я давно не приезжала к ним в гости.
Понятно. Нужно везти материальную помощь. Деньги у меня есть, ведь возврат за три месяца, как и последнюю зарплату я не потратила. Вот об этом точно нужно поговорить с Леоном: как навестить родных, чтобы они в очередной раз не навестили меня в квартире и не догадались, что я там не живу.
Принимаю душ и ложусь спать.
— Шла бы ты отсюда, — ворчит Стас, укладываясь на пол возле моей кровати.
Я вижу, когда он ложится, но никогда не слышу, когда он уходит.
— Зачем вы меня сторожите? Внизу полно охраны, — искренно удивляюсь я. — Куда я могу деться?
— Спи уже, — бурчит Горыныч.
Но в эту ночь я долго ворочаюсь и мне впервые за последнюю неделю снится кошмар. Вижу, как меня снова затаскивают в машину, как толкают в грязь на пустыре. Но в этот раз на помощь никто не приходит. Наоборот, за спиной своих мучителей я вижу фигуру Леона, который стоит и смотрит, постукивая о собственное бедро вдвое сложенным ремнем.
Я просыпаюсь от собственного крика и, резко сев на кровати, сразу не могу понять, где я вообще нахожусь. И кто со мной рядом.
— Не надо, — кричу ещё громче, упираясь в крепкую грудь.
— Это всего лишь сон, Лиз, — шепчет Бесов, ещё сильнее прижимая к себе. — Всё хорошо, ты дома, ничего не случилось.
Он гладит меня по спине, целует волосы, пересаживает к себе на колени. Я успокаиваюсь, дыхание выравнивается, страх, вызванный кошмаром — проходит.
— Почему вы здесь?
— Стас жалуется, что ты слишком громко сопишь, — улыбается мужчина. — Давай, я тебе другую рубашку достану. Ты вся мокрая.
В комнате тепло, но не душно. Я вспотела, когда боролась с кошмаром во сне. Пока Леон достаёт другую рубашку, я смотрю на ковёр, где лежит подушка и плед.
— Вы только сегодня здесь спали?
— Нет, всё время, — признаётся он. — Не хотел, чтобы ты одна со своими кошмарами здесь ночевала. Лиза, я помню всё, что ты сказала. Я больше на забудусь. Попробуй поверить.
— А я не забуду, — тоже честно говорю в ответ. — Леон, зачем вы со мной возитесь?
— Не хочу искать новую секретаршу, — улыбается он. Но я не отвожу взгляда, и мужчина продолжает. — Я умею ценить добро. В ту ночь, с Каролиной, ты избавила меня от многих неприятностей. Кем бы не была подстроена та история, но закончилась бы она очень плохо. Не только для глупой девушки, но и для меня. Скорее всего, дело бы завершилось тюремным сроком. Понятно, что за всем этим стоишь не ты. Я чувствую себя обязанным защищать тебя.
— Убивая? — не смалчиваю я. — Вы взяли не себя не только роль защитника, но судьи и палача. Кто дал вам такое право?
Я вижу, как загораются его глаза.
Леон не злится. Не хочет объясняться. Не привык объясняться. Не считает нужным перед кем-то отчитываться о своих решениях.
— Лиз, а кто дал право Виталику использовать тебя, затем шантажировать, обманывать других? Знаешь, куда он потратил те деньги, что ты дала ему в первый раз, взяв кредит? Непосильный для тебя кредит. Заплатил ими девушке за молчание. Ещё, встречаясь с тобой, напился в клубе до такого состояния, что изнасиловал девушку, с которой познакомился в тот вечер. Кто дал ему такое право? Девушка обратилась в полицию, но за определённую сумму забрала заявление. Но её моральные аспекты мы сейчас обсуждать не будем. А те, двое, на пустыре. Кто дал им право так поступать с тобой? И ты ведь у них не первая. И их поступки уже не один год оставались безнаказанными, — напоминает мне Бесов. Смотрит в мои глаза и продолжает. — Но не это главное. Ты моя, Лиз. А я всегда защищаю своё. Без компромиссов. Так, как меня учили. С кровью.
— Как я могу быть вашей? Я же не вещь!
— Ты согласилась, оставшись в моей спальне.
— Я даже не в вашем вкусе!
— Как видишь, он иногда меняется, — мужчина откидывается на подушки, удобнее устраивая меня на своих руках. — Я хочу тебя, Лиза. И ты меня хочешь. Этого достаточно.
— Как долго вы меня будете хотеть? — говорю то, о чём думала в последнее время. — Я слишком проста для вас, Леон. А вы — слишком сложны для меня. Мы никогда не будем на равных.
— А нам не нужно быть на равных, Лиз, — моментально соглашается он. — Мне нравится, что ты это понимаешь. Нравится, как ведёшь себя со мной, смотришь, разговариваешь, реагируешь. Меня всё в тебе устраивает.
Я первой отвожу взгляд. Владу было со мной удобно, Леона я устраиваю. Неужели любви в этом мире совсем не осталось?
— Леон, вы верите в любовь?
— Нет, Лиз. Если только в родительскую, — слегка задумавшись, всё же отвечает он. — Опять же… Боюсь, что так мы называем заложенные природой инстинкты.
— Я не знала родительской любви, — неожиданно признаюсь ему. — Отец никогда не держал меня на руках. Он погиб ещё до моего рождения. Вы об этом знаете. Отчим хорошо ко мне относился, но всегда стеснялся поцеловать меня или обнять, потому что я не была его родной дочерью. Мама, конечно, любила меня, но всегда держалась на расстоянии. Словно тоже меня стеснялась. Возможно, я ошибаюсь, но мне всю жизнь казалось, что останься папа в живых, в нашей семье всё было бы по-другому.
— Матери я тоже не помнил, — признаётся Леон. — Она уехала, когда мне ещё года не было. Я был самым старшим из детей отца, но заниматься мной у него не было времени. Воспитывали, в основном, другие отцовские жёны. Больше всего — мама Стаса, которая приходилась мне тётей. Она умерла сразу после очередных родов от осложнений. Такое в Афганистане очень часто бывает. Мне тогда десять исполнилось.
Он недолго молчит, погрузившись в собственные воспоминания, затем снова смотрит на меня:
— Успокоилась? Тогда вернёмся в мою спальню. Не высыпаюсь здесь, — предлагает мужчина.