Я молчал, ожидая продолжения.

– Мы встретились в бутике на Брейди-лейн. Я часто там бываю, но никому из знакомых не рассказывала про этот магазинчик. А тут вдруг на выходе сталкиваюсь с Карлой нос к носу.

– Что она сказала?

– В смысле?

– В смысле: что она сказала тебе при встрече?

– Это довольно-таки… странно, – сказала она, наморщив лоб.

– Что тебе кажется странным?

– Ты не спросил, как она выглядит или как она себя чувствует. Тебя в первую очередь интересует, что она сказала. Это странно.

– Почему?

– Ну как же – ведь ты не видел ее почти два года. И я даже не знаю, в чем бóльшая странность: в твоей реакции или в том, что мне такая реакция вполне понятна, поскольку речь идет о Карле.

– А… значит, ты меня понимаешь?

– Разумеется.

– Тогда что же тут странного?

– Странно, как много эта деталь сообщает о тебе и о ней.

– Да о чем вообще этот наш разговор?

– О Карле. Ты хочешь знать, что она мне сказала, или нет?

– Уже нет, – сказал я. – Не хочу.

– Конечно, ты хочешь. Во-первых, позволь мне сообщить, что выглядит она отлично. Лучше не бывает. И настроение у нее соответственное. Мы завернули в кафе «Мадрас», выпили по чашечке кофе, и я хохотала до слез над ее шутками. В последнее время ее занимает религиозная тематика. Она сказала – погоди, дай вспомнить дословно, – ах да, она сказала: «Религия похожа на затянувшийся конкурс шляпников по созданию самой дурацкой шляпы». Она вечно выдает забавные сентенции. Должно быть, это чертовски тяжело.

– Тяжело быть забавной?

– Нет, тяжело всегда быть самой умной в своем окружении.

– Ты тоже умница, – сказал я, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. – Среди всех моих знакомых ты – одна из умнейших.

– Я?!

– Без сомнения.

Она придвинулась ближе и поцеловала меня в грудь.

– Я предложила Карле работу в моей арт-студии, – сообщила она, выгибая ступни.

– Это не самая лучшая идея из тех, какие я слышал на этой неделе.

– Ты же только что назвал меня умницей.

– Я говорил об уме, но я не имел в виду благоразумие.

Она ткнула меня кулачком в бок.

– В самом деле, – сказал я сквозь смех. – Я не хочу… я не уверен, что хочу снова увидеть Карлу в моем обжитом пространстве. Ее прежнее место в этом пространстве теперь занято. И я хочу, чтобы так оно было и впредь.

– Ее призрак бродит и по моему дворцу тоже, – задумчиво молвила Лиза.

– Вот оно, значит, как: у меня воображаемое пространство, а у тебя воображаемый дворец?

– Разумеется. Каждый человек строит внутри себя дворец или замок. Не считая людей с заниженной самооценкой, вроде тебя.

– У меня не заниженная самооценка. Просто я реалист.

Она рассмеялась. И смех не прекращался довольно долго – достаточно долго, чтобы заставить меня задуматься: а что такого было в моих словах?

– Постарайся быть серьезным, – сказал она, наконец успокоившись. – Я встретила Карлу впервые за последние десять месяцев, и я… глядя на нее… я вдруг поняла, как сильно я ее люблю. Разве это не занятно: вдруг вспомнить, что ты кого-то очень сильно любишь?

– Я только хотел сказать…

– Знаю, – промурлыкала она и потянулась ко мне с поцелуем. – Знаю.

– Что ты знаешь?

– Я знаю, что это не навсегда, – прошептала она, касаясь своими губами моих и почти вплотную приблизив глаза, голубизной не уступающие утреннему небу.

– Каждый твой ответ, Лиза, все больше сбивает меня с толку.

– Я даже не пытаюсь верить в это «навсегда», – продолжила она, отбрасывая мысли о вечности вместе прядью белокурых волос. – И никогда не верила.

– Интересно, понравится ли мне смысл твоих рассуждений, если ты соизволишь его раскрыть?

– Я фанатично предана понятию «сейчас» и не желаю думать о понятии «всегда», вот о чем речь. Меня можно назвать «фундаменталисткой настоящего момента».

Она начала меня целовать, но при этом продолжала говорить, так что ее слова вместо ушей натурально вливались мне в рот.

– Может, все-таки расскажешь о драке, в которую ты ввязался?

– Вряд ли это можно назвать дракой. Собственно, драки как таковой не было вообще.

– А что, собственно, было? Я хочу знать.

– Было и прошло, – промычал я, не прерывая поцелуя.

Лиза оттолкнула меня и села в постели, скрестив ноги.

– Хватит уже недомолвок и уверток! – заявила она решительно.

– Хорошо, – вздохнул я и тоже сел, привалившись спиной к подушкам. – Давай это обсудим.

– Мафия, – сказала она без выражения. – Паспортная мастерская. Компания Санджая.

– Сколько можно, Лиза? Мы ведь это уже проходили.

– То было давно.

– А по мне, так будто вчера. Лиза…

– Тебе не обязательно этим заниматься. Не обязательно быть таким.

– Еще какое-то время придется.

– В этом нет нужды.

– Ну да. И я устроюсь на работу в банк – самое подходящее место для беглых преступников, находящихся в розыске.

– Мы с тобой живем не на широкую ногу. И нам вполне хватит того, что зарабатываю я. Спрос на картины и скульптуры быстро растет.

– Я занимался всем этим еще до нашего знакомства.

– Я знаю, знаю…

– И ты приняла меня таким, какой я есть. Ты…

– У меня дурное предчувствие, – сказала она тусклым голосом.

Я улыбнулся и погладил ее по щеке.

– Никак не могу от него избавиться, – сказала она. – Очень дурное предчувствие.

Я взял ее за руки. Наши ступни соприкасались, и пальцы ее ног уже привычно обхватили и с удивительной силой сдавили мои пальцы. Взошло солнце, прорываясь яркими лучами в щели ставен.

– Мы ведь это уже обсуждали, – сказал я. – Правительство моей страны назначило награду за мою голову. И если меня не убьют при захвате, я окажусь в той же тюрьме, из которой сбежал. Меня прикуют цепью к той же самой стене, и уж тогда тюремщики потешатся. Я туда не вернусь, Лиза. Здесь я пока что в безопасности, а это кое-что значит. Для меня, по крайней мере, если не для тебя.

– Да я и не считаю, что ты должен отказаться от свободы. Я хочу, чтобы ты не отказывался от себя.

– Так что, по-твоему, я должен делать?