В поезде, возвращаясь в Лозанну, я продолжил фантазировать о еде, вдохновлённый наказом Натали: так на меня повлияли её слова. И раньше все говорили, что мне надо больше есть. Но на меня сейчас особо повлияло то, как она провела параллель между едой и удовольствием от того, насколько ей станет приятно снова увидеть меня – но уже крупным, твёрже стоящим на ногах. Хотя еда будет служить для моего блага, а не для её. А она бы любовалась моим прогрессом на расстоянии, не преследуя личные цели. Я чувствовал, что она волновалась обо мне, и мне вдруг захотелось есть – в угоду ей.

Глава 12

Только когда такси подъехало к двери Пристроя, я вспомнил о бойкоте, от которого сбежал. Париж полностью, хотя и временно, уничтожил тревоги о нём. Но когда я вновь лёг на свою кровать, эта боль вернулась. Может быть, долгое отсутствие на моих противников оказало такой же амнезийный эффект, что и на меня самого? К тому же, кроме тех фактов, что не разделял взгляды Джона о пользе галлюциногенов и громко стучал гипсом по полу по ночам, я, кажется, и не сделал ничего такого, из-за чего бы меня стоило сторониться.

Ибенге вошёл в комнату и громко, как проповедник, возвестил:

– Я рад вновь увидеть тебя, сын мой.

– А где остальные? – осведомился я.

– Скоро вернутся, – ответил он.

– Всё ещё сердятся на меня?

– Может быть, да. А может быть, и нет. Но они сейчас под кайфом, так что, может, это и не будет иметь большого значения. Они же макаки, – добавил он, сравнив их с обезьянами, жившими у него на заднем дворе в Киншасе (их образ он всегда использовал для описания глупости).

То, что я их теперь гораздо меньше опасался, возможно, было связано с Натали. Их влияние на меня заметно ослабло.

Один за другим в комнату вошли Джон, Франсуа и Марко. Появился и Аксель, нечасто бывавший здесь по выходным. Они бестолково передвигались по комнате, казалось, им стало как-то не по себе от моего появления.

– Так где ты пропадал? – спросил Аксель.

– В Париже с отцом. Он приехал туда в командировку. А я поехал, чтобы с ним встретиться.

– Ага, – понимающе кивнул Аксель.

Они все посмотрели на меня, как бы говоря: «Это всё, что можешь нам рассказать?» Увидел, что и Марко смотрит на меня, мне вдруг захотелось «нейтрализовать» его больше, чем остальных.

– Так что ты там делал? – не унимался Джон, и его настойчивость подсказала мне с чего начать.

– Папа снял мне проститутку вчера вечером, потому что у него намечался деловой ужин, а он не хотел оставлять меня одного, – бросил я как можно бесстрастнее, надеясь, что такое моё отношение вызовет у них понятную зависть.

Тут же все в комнате замерли, а я из изгоя превратился в центр внимания. Их обиды мгновенно отошли на второй план. Каждый хотел задать свой вопрос, отличный от других.

– Она брюнетка? – стал засыпать меня вопросами Франсуа. – А сколько ей лет? Пользуется ли духами? Какое у неё тело?

Затем Аксель, пузатый и неуклюжий, робко уточнил:

– А как же насчёт гипса? Что же она сделала с гипсом?

– Она его подписала, – пошутил я. Хотя, обезумев от страсти, я забыл попросить её об этом.

Рассматривая их лица, устремившие всё своё внимание на меня, требующие рассказов о Натали, я вдруг почувствовал благодарность – за то, что она помогла мне вернуть должное место в кругу моих друзей.

В один момент все мои прошлые проступки словно бы чудесным образом удалились из протокола. Больше не имело никакого значения, сомневался ли я в духовной силе ЛСД или насколько громко стучал пятками в коридоре. Я обрёл позицию, защищавшую меня и позволявшую приятелям не замечать моих недостатков. Они мгновенно очаровались образом проститутки, созданным мною для них, – и так я самым естественным образом освободился из одиночного заключения, куда они меня отправили.

Марко, стоявший в одиночестве, не поднимал глаз, пока я отвечал на расспросы. Хотелось, чтобы каждый мой ответ особенно упрекал его за случившуюся агрессию. Хотел, чтобы он знал, что никак не повлиял на меня. Я всё ещё смаковал гнев, вызванный его нападением, но теперь я чувствовал себя победителем.

* * *

Через несколько дней я снова оказался в аэропорту Женевы, ожидая свой рейс в Нью-Йорк, чтобы улететь на пасхальные каникулы. Хотя персонал авиакомпании “Pan Am” отнёсся к моему гипсу с тем же пониманием, что и во время полёта в Лозанну, я больше не нуждался в особом обращении. Гипс стал легче, и я настолько привык к нему, что особо и не замечал его. Только опуская глаза и видя его, вспоминал, что тот все ещё является частью моего тела. Предстоящая встреча с доктором Ротом, где его предстояло снять, пугала больше, чем сам гипс. Я не хотел думать о том, как будет выглядеть моя нога после трёх месяцев в гипсе. Или как я смогу ходить на двух нормальных ногах. Папин водитель, Аттилио, встретил меня в аэропорту и помог сесть в машину.

Меня приветствовали в парадном зале под люстрой так же восторженно, как и на Рождество. Если моя мать, братья и сестра и привыкли к моему отсутствию, то они этого не показали. Мама обняла меня и прижалась ко мне. Начала задавать мне столько вопросов сразу, что я едва мог ответить хотя бы на один из них. Тим потащил мои чемоданы наверх. Дэнни показал мне очки, похожие на мои, что ему прописали. Эйлин хотела, чтобы я послушал пластинки вместе с ней в её комнате. Семья уже поужинала, но мама специально оставила порцию для меня.

Мы сидели в гостиной и смотрели на огонь, когда возникала пауза между их вопросами и моими ответами.

– Тебе что, холодно, Джон? – спросила мама, заметив, что моё зимнее пальто в полоску, длиной ниже колена, было всё ещё застёгнуто. – Почему ты не снимешь пальто?

В школе мы никогда не снимали верхнюю одежду, входя или выходя из комнаты или здания. Мы едва замечали, что на нас надето, или были настолько под кайфом, что не беспокоились о мелочах вроде количества одежды.

Мама подошла, чтобы помочь мне раздеться, но я начал сопротивляться. Могу сказать, что моё нежелание ощущать комнатную температуру так же, как она, порядком раздосадовало её. Но в тот момент сама возможность сидеть в пальто в нашей гостиной показалось мне крайне важным делом, как