Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На одной из конференций я встретил Салстона и его коллегу Роберта Уотерстона, еще одного ученого, работавшего с Бреннером по исследованию нематоды и затем создавшего собственную лабораторию в Вашингтонском университете в Сент-Луисе. В своем докладе я упомянул о желании Дика Маккомби из нашей лаборатории применить метод EST для исследования Caenorhabditis elegans. Салстон и Уотерстон не захотели со мной сотрудничать, повторив общее мнение, что метод не имеет никакой научной ценности. Это не было неожиданностью, но они также требовали не публиковать статью об EST – она, мол, подорвет репутацию геномного проекта. Один уважаемый ученый как-то рассказывал мне, что Уотерстон заблокировал публикацию статьи с анализом ошибок при расшифровке генных последовательностей, опасаясь лишиться федерального финансирования. А Салстон, в своем собственном, по его словам, «достоверном и непредвзятом» отчете 2002 года{26} о состязании в расшифровке генома, признался, что считал метод EST угрозой своей собственной работе: «Его (Вентера) лаборатория смогла обнаружить значительное число генов червя, когда у нас было их всего-то несколько десятков… и это вряд ли поможет нам получить финансирование». А уже через год Салстон и Уотерстон подготовили свой собственный крупный проект с использованием метода EST для исследования C. elegans, и Салстон утверждал, что «не стоит заострять идеологические расхождения: для успеха проекта генома нужно пользоваться данными из всех доступных источников и объединить их для полноты картины».
Спустя месяц после выхода моей статьи в Science о методе EST меня пригласили участвовать в сенатских слушаниях по геномному проекту, которыми руководил Пит Доменичи из Нью-Мексико. До этого я ни разу не бывал в сенате. К моему большому облегчению, атмосфера получилась вполне доброжелательная: республиканец Доменичи был одним из самых давних и твердых сторонников проекта генома, во многом благодаря усилиям Чарлза Делизи из Министерства энергетики. Делизи в своем меморандуме говорил, что ожидает этот проект в будущем, а также указал на необходимость использования современных информационных технологий. Кроме Доменичи на слушании присутствовал еще один сенатор – Альберт Гор, тоже вполне благожелательно настроенный. В повестке дня стояли и вопросы интеллектуальной собственности, но о планах НИЗ по поводу патентных заявок там ничего не было.
В своем докладе я не только описал метод EST и возможность быстрой расшифровки генома человека, но и высказал опасения по поводу патентных планов НИЗ. Я был рад представившейся возможности обсудить их публично.
В зале воцарилась тишина, поскольку присутствующие были крайне удивлены столь откровенным заявлением. Неожиданно Уотсон выкрикнул, что подавать такие патентные заявки «полное безумие» и добавил, что метод EST может использовать «практически любая обезьяна» и что он «в ужасе»{27}. Вот как рассказывал позже об этом эпизоде участник дискуссии Роберт Кук-Диган: «Уотсон притаился и сидел в засаде, подстерегая жертву и, прицелившись, открыл огонь из всех стволов»{28}. Кук-Диган, в то время помощник Уотсона, потом шепнул мне, что его шеф репетировал свою реплику целую неделю.
Я, естественно, был потрясен такой реакцией, потому что Уотсон уже несколько месяцев знал о патентных заявках и у него, главы Центра исследований генома, было предостаточно возможностей официально высказать свое мнение. Один из очевидцев так описал мое изумление: «Было видно, как кинжал пронзает его – и убивает»{29}. Вместо неофициальных дискуссий, которые могли бы разрядить или даже предотвратить конфликт, Уотсон предпочел в присутствии прессы и двух сенаторов встать в позу и возложить на меня всю вину за подачу патентов – как попытку дискредитировать принципы его финансирования. Это было очень жестоко, и позже Джим сам признался, что обошелся со мной тогда слишком сурово.
Уотсон все правильно понял. Я – примат.
Теперь, детально проанализировав свой геном, я прощаю Уотсону его вспышку. Позабыв о разнице между обезьянами и вообще приматами, Джим невольно предсказал открытие, сделанное полтора десятка лет спустя в результате анализа моей ДНК. Оказалось, некоторые части моего генома отсутствуют в геноме мыши и даже в эталонном геноме человека, расшифрованном благодаря моим исследованиям в компании Celera, зато обнаруживаются в геноме шимпанзе{30}. На самом деле Джим, вероятно, хотел сказать что-то вроде: «У Крейга есть участки ДНК обезьяны, поэтому и любая другая обезьяна тоже может это сделать».
Мой коллега Сэмюэль Леви сделал это открытие, просматривая мой геном и сравнивая его с общим геномом, расшифрованном в Национальном центре биотехнологической информации (NCBI), и с геномами других созданий. Он нашел до 45 тысяч пар оснований генетического кода, которые находятся и в моем геноме, и в геноме шимпанзе, но не столь часто встречаются у других людей или даже у мышей или крыс. Общими для меня и обезьян являются дополнительные 500 пар оснований в участке ДНК на хромосоме 19, кодирующие так называемые «цинковые пальцы» – белок, который связывается с ДНК для регулирования работы генов{31}. И, по-видимому, моя «обезьянья» версия связана с менее коротким участком ДНК, потому что он немного длиннее, чем аналогичный участок кода «нормальной» версии. (Я говорю «по-видимому», поскольку полногеномные данные столь невелики, что мы все еще только пытаемся выяснить, какие особенности генома типичны, а какие нет.)
Можно предположить, что данное отличие влияет на работу в моем организме белков, кодируемых этими генами, однако на уточнение всех деталей может уйти еще очень много лет. Кто знает? Возможно, в общей гонке за расшифровкой генома человека, именно благодаря этим «обезьяньим» участкам, у меня и появилось преимущество перед соперниками.
В этой истории, вполне в духе Макиавелли, я стал жертвой политических интриг и интеллектуальной нечистоплотности. Но кроме обиды меня очень беспокоило, что поведение столь влиятельной персоны, как Уотсон, может деморализовать Марка Адамса и других моих молодых сотрудников. Юмор – лучший способ снятия напряжения, и в этом Клэр меня переплюнула. На следующий день она появилась в нашей лаборатории секвенирования ДНК в костюме гориллы, надев поверх него свой обычный белый халат сотрудника НИЗ. Все сотрудники с энтузиазмом стали по очереди фотографироваться с обезьяной, работавшей на секвенаторе ДНК, при этом наша горилла почитывала учебник Уотсона! Это был полнейший детский сад, но, за неимением лучшего, такая доморощенная групповая психотерапия сработала, и мы продолжили работать с удвоенной силой.