Выглянув в коридор и никого, к счастью, там не обнаружив, Кира деловито пошагала, сама не зная куда, сложив на груди ладошку. Чтоб и сердце, зачастившее от волнения, успокоить, и вышивку синенькую прикрыть. А вот и бахилы голубые в урне мелькнули – достанем, наденем! Мы не гордые! Вот и лестница наверх, духом табачным с нее несет…

На лестнице и впрямь курили – молоденькие медсестрички собрались в кружок, хихикали о чем-то о своем, о девичьем. Видимо, это черный ход какой-то… А повыше – дверь широкая, двустворчатая. Наверное, ей туда и надо, в эту дверь. По-прежнему прикрывая ладонью надпись на кармашке, Кира прошмыгнула мимо, приветливо, но скромно девчонкам улыбнувшись. Вроде того – я своя, здешняя, вы меня не узнали просто. Легко распахнув эту самую дверь, она тут же к ним обернулась, спросила деловитой скороговоркой:

– Ой, девчонки, а вы не знаете, где сейчас больной… Никитин, кажется? Ну, которого утром на «скорой» привезли? У него еще ранение в живот…

– Ой, да какое там ранение! – презрительно вытянула крашеные губки одна из медсестричек. – Название одно, а не ранение… Его даже оперировать не понадобилось! Зашили, и все. Там у него нож скользнул как-то неправильно… Хотя измолотили его порядочно – Вер Иванна говорила, у него почка отбита, что ли… И рука сломана… А в общем ничего такого уж серьезного…

– А… где он сейчас? В какой палате?

– Так это не здесь… Это в третью терапию надо. А ты что, из лаборатории, что ли? Новенькая?

– Ага. Я новенькая. Еще не знаю ничего. А в третью терапию – это куда?

– Сейчас пройдешь до конца по коридору, потом вверх по лестнице, потом снова по коридору направо. Он, по-моему, в триста шестнадцатой лежит…

«Ишь, ничего серьезного! – сердито подумала Кира, вышагивая по желто-коричневому больничному линолеуму. – Почку отбили – и ничего серьезного! Тебе бы такое «ничего серьезного»! Небось забыла бы сразу, с какого конца сигаретку прикуривают! Тоже мне распорядилась чужим здоровьем, курилка малолетняя…»

Стаса она увидела сразу, как вошла в палату. Стянутое бинтами лицо, рука в гипсе, штатив капельницы над головой. В другой руке – игла в локтевом сгибе, прижатая пластырем – две полоски маленьким крестиком. Рядом, на низком стульчике, Ирина Васильевна. Глаза сухие, тревожные, горячие. Подняла их на Киру, плеснула немым вопросом: что?

– Все хорошо, Ирина Васильевна! – бросилась к ней Кира, обняла за щуплые плечики. – Все хорошо, не волнуйтесь! Егорушка у меня… Он у папы моего сейчас… С ним все в порядке, не волнуйтесь! Я ушла, он спал…

– Кира, спасибо тебе… – прошелестел из-под бинтов голос Стаса, и она вздрогнула вмиг от этого голоса, и снова давешний колкий ручеек побежал по позвоночнику, и пришлось поежиться слегка – ну не вовремя же! – и сглотнуть от волнения, и улыбнуться дрожащими губами…

– Да ладно, чего там! – махнула она рукой легкомысленно. – Я потом тебе все расскажу, ладно? Когда поправишься…

– Кира, а… их поймали, этих подонков? Ты не знаешь? А вдруг они за Егорушкой вернутся? – тихо прошептала ей в ухо Ирина Васильевна и осторожно скосила глаза в сторону сына.

– Сейчас узнаем… Дайте мне ваш телефон, я позвоню!

Мобильник Ирины Васильевны долго и нудно изводился на длинные гудки. Не брал Степан Григорьев трубку. Кира упорно ждала – в прошлый раз он так же долго ее не брал… Потом, услышав в трубке знакомый голос, протянула от неожиданности:

– А-а-а… Саня, ты, что ли? А… Я и не тебе вовсе звоню… А ты как там…

– Ну, ты и тупая, Кирка! Даром что отличница! За что тебе только диплом красный дали! Я как приехал сегодня, мне братан все уши про тебя прожужжал… Ты, кстати, куда делась-то? Он звонил тебе, звонил…

– Да у меня батарея в телефоне села, Сань! Ты прости – ничего не соображаю! Я и забыла уже, что ты ему брат… А где он, Саня?

– Да тут, по хозяйству… Я ж тебе говорил – мы дом строим! Ну вот… Да ты не волнуйся, Кирка! Поймали твоих бандюганов, уже в кутузке сидят. Так что можешь спать спокойно, никто твой покой не порушит!

– Погоди, Сань… А с ними же там женщина еще была! Ее что, тоже взяли?

– Нет. Женщину не взяли. Она улетела.

– Точно улетела?

– Ну да… Степка сказал – точно… Еще и скандал там закатила, и анафемой всех успела покрыть… Кирка, а они к тебе с какого боку относятся, эти люди, я не понял? Чего ты в это дело так въехала? Тут что-то личное, да?

– Точно, Саня. Ты угадал.

– Любовь-морковь?

– Ну все, Сань… Не любопытничай, ладно? Все, пока! Спасибо за хорошие новости…

Он еще что-то пытался проговорить ей в трубку – торопливое и насмешливое, и пришлось быстро и невежливо отключиться. В самом деле, не обсуждать же с Саней по телефону эту свою… морковь! Ничего. Он не обидится. Он парень простой, к вежливым городским реверансам привыкнуть не успел. Протянув мобильник Ирине Васильевне, она улыбнулась, проговорила устало:

– Ну вот и все… Слышали? Улетела Татьяна. Выходит, мы эту войну выиграли…

– Спасибо, Кира… – снова прошелестел из-под бинтов голос Стаса.

– Ой, ну заладил – спасибо да спасибо! – присела она перед ним на корточки так, чтоб заглянуть в глаза поближе. Вернее, в один глаз, оставленный на свободе и бинтами не закрытый. Хотя и он был в таком состоянии, что лучше и не заглядывать, – верхнее веко припухло, затекло нехорошей багровостью и прикрывало глазное яблоко практически полностью. Но он ее видел – это она совершенно точно знала. Вернее, чувствовала. Даже то чувствовала, как ему хочется улыбнуться ей навстречу разбитыми вдрызг губами…

– Всю морду лица попортили мне, сволочи! – вдруг тихо, насмешливо проговорил Стас и впрямь попытался улыбнуться. – Буду теперь со шрамами ходить. Ты как считаешь, они и вправду мужика украшают, или просто болтают так?

– Не знаю, Стас. Может, и болтают. А может, и правда такие мужики больше ценятся. Ты мне лучше другое объясни, мужик ты мой со шрамами…

Голос ее дрогнул, пресекся от неловкого спазма в горле, и она сглотнула его торопливо и замолчала, кинув короткий виноватый взгляд на Ирину Васильевну.

– Ой! Я же хотела к врачу еще в ординаторскую сходить! Совсем забыла! – торопливо-деликатно подскочила та со своего стульчика и, обернувшись к Кире уже от дверей, проговорила: – Кирочка, ты посиди с ним, посмотри за капельницей, ладно? Я сейчас! Я скоро!

Усевшись на ее место, Кира снова наклонилась к Стасову лицу, тихо заговорила, продолжая начатую фразу:

– Объясни мне… Ты и правда сегодня уехал бы вот так… меня не увидев? Оставил бы на память свой мобильник и уехал? Исчез, растворился, и все?

– Не знаю, Кира. Хотя… да, наверное, я так бы и сделал. Понимаешь, мама твоя… Она так нервничала! Так искренне за тебя просила… Она сказала, что у тебя свадьба скоро. Чтоб я тут же исчез. Немедленно и бесповоротно. Потому как свадьба эта не просто так свадьба, а она для тебя особое какое-то там значение имеет. Чуть ли не всю твою дальнейшую жизнь определяет, что ли…