— Значит, они готовы отправиться в путь? — Дункан кивнул в сторону луга, где дым от костров висел в закатном воздухе как низко опустившееся золотое облако.

— Готовы как никогда. Бедолаги, — добавил Роджер сочувственно.

Дункан приподнял мохнатую бровь.

— Они не в своей тарелке, — пояснил Роджер, приподнимая бокал, чтобы принять предложенную добавку. — Женщины в ужасе, да и мужчины тоже, просто лучше это скрывают. Можно подумать, что я угоняю их в рабство на сахарную плантацию.

Дункан кивнул.

— Или собираешься продать их в Рим, чтобы они чистили папские туфли, — усмехнулся он. — Думается мне, они католиков в глаза не видели, пока не оказались на корабле. Но, судя по сморщенным носам, они не желают водить с ними близкого знакомства. Они хоть выпивают иногда?

— Думаю, только в медицинских целях и только если есть угроза жизни. — Роджер сделал медленный глоток, наслаждаясь напитком, и закрыл глаза, чувствуя, как виски разогревает горло и сворачивается где-то в груди, как урчащая кошка. — Ты ведь знаешь Хирама? Хирама Кромби? Он у них за главного.

— Того занудного малого с кислой рожей? Ну, я встречал его. — Дункан разбитно улыбнулся, и его опавшие усы чуть приподнялись. — Он придет к нам на ужин. Так что выпей-ка еще.

— Так и сделаю, спасибо, — отозвался Роджер и протянул стакан. — Хотя вообще-то никого из них нельзя упрекнуть в любви к земным наслаждениям, насколько я успел заметить. Как будто они все ковенантеры[36] до мозга костей. Замороженные избранные[37], да?

Дункан от души рассмеялся.

— Что ж, не такие, как во времена моего деда, по крайней мере, — сказал он, успокаиваясь, и протянул руку к графину. — Слава тебе господи, — добавил мужчина и закатил глаза, гримасничая.

— Значит, твой дед был ковенантер?

— О да. — Качая головой, Дункан изрядно плеснул виски сначала Роджеру, а потом себе. — Злющий старый ублюдок он был. Хотя и неспроста. Видишь ли, его сестра утонула, привязанная к столбу.

— Привязанная… Боже. — Он прикусил язык, но любопытство взяло свое. — Ты хочешь сказать… она была казнена через утопление?

Дункан кивнул, не отрывая глаз от стакана, потом отпил виски и подержал жидкость немного во рту, перед тем как глотнуть.

— Маргарет. Ее звали Маргарет. В то время ей было восемнадцать. Ее отец и брат — мой дед — пустились в бега после битвы при Данбаре, укрылись в горах. Скоро за ними явились солдаты, но она не выдала им, куда ушли мужчины, — при ней была Библия. Они попытались заставить ее отречься от веры, но и это с ней не прошло — скорее камень разговоришь, чем женщин из этой ветви, — сказал он, качая головой. — Нельзя их ни к чему принудить. Тогда они потащили к берегу ее и еще одну старую женщину, тоже из ковенантеров, раздели их догола и привязали к столбам на линии прилива. И стали ждать всей толпой, пока вода поднимется.

Он сделал еще один глоток, на этот раз торопливый.

— Старуха ушла под воду первой — они привязали ее ближе к воде: думаю, они рассчитывали, что Маргарет сдастся, когда увидит ее мучения. — Он крякнул, неопределенно тряхнув головой. — Но нет, и в помине того не случилось. Вода прибывала, волны плескались вокруг нее. Она кашляла, захлебывалась, волосы растрепались. Когда волна откатывалась назад, они облепляли ее лицо, словно водоросли. Моя матушка все это видела, — добавил Дункан, приподнимая бокал. — Ей тогда было семь, но она это запомнила на всю жизнь. Она рассказывала, что после первой волны можно было сделать три вдоха, а потом вода снова накрыла Маргарет. Потом отхлынула… три вдоха… и еще одна, последняя волна. После этого можно было разглядеть только ее волосы, колышущиеся на водной глади.

Он поднял бокал чуть выше, и Роджер поднял свой в безмолвном тосте.

— Господи, — сказал он, и это было не богохульство.

Виски вновь обожгло горло, и он глубоко вдохнул, благодаря Бога за радость дышать. Три вдоха. Это был односолодовый виски с острова Айлей — легкие Роджера наполнил крепкий йодистый запах моря, водорослей и дыма.

— Упокой Господь ее душу, — сказал он хрипло.

Дункан кивнул и снова потянулся к графину.

— Я бы сказал, она заслужила покой, — отозвался он. — Хотя вот они, — он приподнял подбородок, указывая на луг, — они сказали бы, что она тут совсем ни при чем и ее заслуги в этом нет. Это Господь решил даровать ей райские кущи, а англичан обрек на вечные муки. Что тут скажешь…

Свет постепенно угасал, и костры засветились ярче на сумеречном лугу за конюшнями. Дым от них достиг носа Роджера, запах был приятный и домашний, но, несмотря на это, в горле от него запершило сильнее.

— Сам я обнаружил не так уж много вещей, ради которых стоило бы умереть, — сказал Дункан задумчиво и улыбнулся одной из своих быстрых и редких улыбок. — Мой дед сказал бы, это значит только, что мне с начала времен были уготованы вечные муки. «По установлению Божию, для явления славы Его, одни люди и ангелы предопределены к вечной жизни, другие предназначены к вечной смерти»[38]. Он говорил это каждый раз, когда кто-нибудь вспоминал о Маргарет.

Роджер кивнул, узнав цитату из «Вестминстерского исповедания веры». Когда это было? 1646‑й? 1647‑й? Одно или два поколения до дедушки Дункана.

— Я полагаю, ему было легче думать, что смерть сестры — это божья воля и никак с ним не связана, — сказал Роджер не без сочувствия. — Значит, сам ты в это не веришь? В предопределенность, я имею в виду?

Ему было искренне любопытно. Пресвитериане из его собственного времени по-прежнему верили в идею о предопределенности, но были гораздо гибче: они по большей части обходили стороной неизбежность вечных мук и не рассматривали каждую деталь своей жизни как нечто, что было им суждено. А он сам? Бог знает.

Дункан приподнял плечи, причем правое поднялось чуть выше, из-за чего он стал казаться перекошенным.

— Бог знает, — сказал он и засмеялся. Потом покачал головой и вновь опустошил бокал. — Нет, думаю, что нет. Но не стал бы открывать все карты перед Хирамом Кромби или даже молодым Кристи. — Дункан указал подбородком в сторону луга, где можно было разглядеть две темные фигуры, бредущие бок о бок в сторону дома. Их было легко узнать отсюда: высокого и сутулого Арча Бага и низенького, крепко сложенного Тома Кристи. Роджер подумал, что последний даже издалека излучал сварливость, резко и быстро жестикулируя по пути, — очевидно, он о чем-то спорил с Арчем.

— В Ардсмуире из-за этого случались