– Не беспокойся о нас, голубчик, будь уверен: ежели что, мы постоять за себя сумеем.

Всячески успокоив мужа и расцеловавшись с ним на прощанье, дама отправилась выполнять задуманное – говорить с Ольгой.

Девушку она нашла в гостиной. Павел, увлеченно рассказывавший о новом опыте с динамо-машиной, при появлении Марии Ипполитовны встал.

– Оленька, ты уж помоги отобрать вещи из моего гардероба для бедных, да и свои при случае пересмотри, а Павел Андреевич пускай кофе попьёт, чтобы не скучал…

… Вернувшись в свою комнату, Мария Ипполитовна отворила дверцы большого шкапа и принялась откладывать на спинку венского стула то, что, по ее мнению, подлежало передаче подопечным Общества защиты женщин – тем падшим и обездоленным созданиям, коих так много появилось в последнее время на столичных улицах.

«Корсеты в этом году совсем сдали свои позиции – стало быть, долой их, никуда не годятся и эти капоры, – рассуждала Мари, выкладывая из ненужных более туалетов аккуратную горку. – Как резко нынче поменялась мода – надо будет просить у Сержа к весне средств на обновки для нас с Оленькой… А, вот и она!»

– Дитя мое, – повела речь Мария Ипполитовна. – Я прекрасно понимаю твои чувства, как ты сейчас увлечена Павлом Андреевичем, и это замечательно. Но ведь и нас с Сергеем Ефимовичем ты должна понять. Конечно, мы в беде тебя не бросим, и приданое кой-какое за тобой дадим, и от мамочки твоей, моей незабвенной Вареньки, наследство осталось – жемчужное колье, сережечки и диадема с брильянтами, часы с эмалью, образ в изумрудно-рубиновом окладе, перстеньки, подвеска, цепочки, много серебряной посуды… Вот только хотим одного – чтобы ты составила свое счастье с человеком, в котором можно быть уверенным: случись что с нами, а ты проживешь за ним, как за каменной стеной. И нужды знать не будешь, и на улице, не приведи Бог, не окажешься. Конечно, Павел – вполне достойный молодой человек: и добр, и умен, и к тебе, похоже, очень и очень благоволит. Но одной добротой сыт не будешь, а ведь за душой у него – ни гроша!

– Ах, тетушка, милая, оставьте! – в сердцах воскликнула Оленька. – Сегодня барышни и сами на курсы поступают, и в присутственных местах повсюду нужда есть в машинистках, а то и в делопроизводительницах! Вон и суфражистки о том пишут, и много говорят, что женщина должна стать самостоятельной – учиться, работать… А Павел – пусть беден, так ведь не сидит без дела. Вы вот с Сергеем Ефимовичем, или Вера Ивановна с Семёном Васильичем… Хотя – нет…

Тут девушка запнулась и слегка покраснела. От внимательной Марии Ипполитовны не ускользнула эта перемена.

– Так-так, и что же Вера Ивановна с Семёном Васильевичем? – спросила она, внимательно вглядываясь в лицо подопечной. – Продолжай…

– Да уж, и не знаю, рассказывать ли… Тут мы с Павлом нашалили немного, – девушка, виновато отведя взгляд в сторону, продолжала. – Вчера, на катке… мы, было, собрались домой, и вдруг я заметила Семен Васильича. Всё бы ничего, но уж очень он вел себя не по-будничному: шёл, будто таился от кого или не хотел быть узнанным, увиденным: шапку нахлобучил по самые брови, воротником лицо закрыл, да и шуба не та – какая-то… мужицкая, что ли, треух опять же… Прямо Нат Пинкертон!

Далее девушка поведала обо всем приключении в подробностях, вплоть до того момента, когда почтенный камергер вдруг неожиданно исчез посреди Николаевской набережной, оставив молодых людей в полной растерянности.

– Как так – исчез?! – ахнула до тех пор внимательно слушавшая девушку Мария Ипполитовна. – Ты, верно, нездорова, что такое говоришь?! Взрослая барышня, а пустяками занимаешься с дружком своим на пару. Тот тоже хорош – слыханное ли дело: слежкой за почтеннейшим старцем заниматься!

– А вот и не пустяки, вовсе не пустяки! – совсем по-детски вспыхнула Ольга. – Мы за ним следом побежали, а там лишь дверь ветхая в парапете, железом окованная – верно Павел говорит, для золотарей[90] приспособлена… Толкнули – подалась внутрь, там ступеньки вниз и шум воды вроде слышен, да удаляющиеся шаги дяди Семена, и свет, медленно тающий… Мы пошли бы дальше, следом за ним, но уж очень страшно стало, просто ужас! А ещё… запах! Я так и отпрянула! Вчера и сапожки новые, и шубка голубого бархату – та, что к зиме заказывали... Отчего же я должна мараться? Только, конечно, интересно – куда это Семен Васильич так загадочно удалился? А что, тетушка, вы и это сиреневое платье бедным отдадите? Оно ведь вам так идет…

– Да-да, не модны уж более корсеты, – машинально ответила собеседница и закончила. – Да ты иди, иди – верно, совсем тебя заждался дружок твой, сыщик…

– А как же сие приключение и Семен Васильевич? – спросила девушка.

– А то уж – не твоя забота… Впрочем, вскоре Вера Ивановна должна к нам пожаловать – думаю, о том ей следует знать, и тогда самой решать, надобно ли что предпринимать, или нет. Верно, и тайны тут никакой – мало ли, куда и по каким надобностям служащий человек ездит… А ты, Оленька, Сергей Ефимовичу ничего не сказывай – нечего без особой на то нужды по пустякам его волновать! Сама знаешь, какой он.

Когда за взметнувшей юбками Оленькой затворилась дверь, Мария Ипполитовна села в кресло и призадумалась. «Вот так разговор вышел! Хотела я ее уесть с этим Павлом, а она меня в тупик поставила… Надо с Верой поговорить – сама ведь жаловалась на Семена, мол, что-то с ним не то происходит: и невнимателен стал, и секретничает… Неужели любовница завелась, иначе зачем весь этот маскарад? Потайная дверца, шуба, странное поведение – чего-то в этом роде и следовало ожидать, он и вправду изменился. Верно люди говорят – седина в бороду… Положительно еще, если побесится и успокоится, ведь сколько случаев сейчас совершенно нелепых – почтенный отец семейства бросил все, вплоть до фамильных драгоценностей жены, к ногам французской танцорки, а иной вообще в Бразилию с казенной кассой сбежал, прихватив гувернантку дочери… Нехорошо лишь, что девочка стала свидетелем такого…э-э… необычного поведения Семена, да еще Павел Андреевич туда же…»

За этими мыслями Мари и сама не заметила, как оказалась подле телефона. Соединившись, она услыхала в трубке голос горничной:

– Здравствуйте, дом камергера Семен Васильича Семенова!

– Веру Ивановну позовите к телефону, доложите – Мария Крыжановская у аппарата, – сказала она громко и, услышав в ответ «слушаюс-с», принялась дожидаться. Через минуту на том конце раздался голос Веры.

– Мари, здравствуй! Как ты? Как Сереженька, Ольга? Что нового? Не случилось ли чего?

– Здравствуй, Верочка! Покуда у нас все благополучно, да вот хотела с тобой встретиться ради одного разговора… Тут небольшая странность случилась – не Бог весть что, но – как знать: думаю, полезно будет и тебе о том проведать, а возможно, и растолкуешь, что к чему, поможешь раскрыть секрет. Не приедешь ли к нам на ужин сегодня? А я уж велю твоей любимой стерляжьей ушицы наварить, да со слоеных пирожков настряпать…