«Олдрейны опять заставят Когти Солнца, – шепчущий голос Фирфирдар в его голове нежен, как прикосновение упавшего пера, – озарить небеса сиянием бесчисленного множества несправедливых смертей…»

На что пошла бы Лига ради такого оружия, не говоря уже о клике? Он слышал хвастливые речи Рисгиллен, слышал рассказ Арчет о том, что имперцы обнаружили в Хангсете. Он не совсем понимал, что собой представляли эти Когти Солнца, но то, что они могли сделать, особых сомнений не вызывало. Оружие, способное поджечь славный город Ихельтет, как срубленное прогнившее дерево. Оружие, способное поставить на колени всю Империю.

Разве существует то, что клика бы не предложила Рисгиллен в обмен на нечто подобное?

«Пять кораблей и несколько сотен человек, чтобы захватить или прикончить убийцу твоего брата – так, моя госпожа-из-иного-мира, несущая огонь победы? Это едва ли может считаться достойным авансом».

Он заставил себя снова обратить внимание на раненого капера.

– Кто вами командует?

Тот вздрогнул.

– Клитрен… Клитрен из Хинериона. Он теперь рыцарь… рыцарь, командующий военным подразделением.

Губы Рингила изогнулись в кривой усмешке.

– Да неужели?

Он знал таких людей. Они сражались за дешевые титулы и продвижение по службе в безумном, неразборчивом в методах хаосе мобилизации. Война против Чешуйчатого народа привела к тому, что множество младших сыновей из благородных семейств заняли посты, к которым не были даже отдаленно готовы. «К юноше Рингилу Эскиату, с его пылким взором, это тоже относится, если подумать…» – и он предполагал, что на этот раз все будет так же.

Раненый опять судорожно втянул воздух.

– Говорят… говорят, что Клитрен… желает тебе зла. Он мстит, так говорят. Он… произносит твое имя с ненавистью… когда по ночам лежит в постели.

– Как же это романтично. – Рингил поднялся на ноги. Увидел, как взгляд капера в отчаянии метнулся туда-сюда между фигурами врагов, которые возвышались над ним. На измученном лице отразилась битва между ужасом и трепещущей надеждой. – Ладно, сынок. Расслабься, мы закончили. Твоя душа вне опасности.

Он демонстративно убрал в сторону Друга Воронов. Увидел облегчение в глазах юноши. Кивнул имперцу с клинком милосердия.

– Сделай это быстро.

Имперец опустился на колени, рассеянно напевая себе под нос какой-то мотив, и рассек каперу горло от уха до уха. Губы юноши шевельнулись: он успел произнести слова молитвы. Рана наполнилась подступившей кровью, та хлынула ему на грудь и залила куртку, соединившись с расползающимся пятном от раны на бедре. Трудно было понять, задержалось ли облегчение на его лице, пока он умирал, – имперец был мастером своего дела, и юные черты помрачнели и обмякли от потери крови почти в тот же момент, как клинок рассек плоть. Веки капера опустились трепеща, словно крылья усевшихся на жердочку голубей, и он испустил дух.

«Клитрен».

Гил погрузился в размышления. Имя ничего для него не значило – впрочем, связанные с кровной местью имена редко имели значение. Убив достаточно людей, собираешь целый клан из скорбящих братьев, отцов, сыновей и товарищей, и все они вырвут тебе кишки, дай только шанс. Радовало, что этого шанса, вопреки популярным сказкам и легендам, им почти никогда не перепадало. Мало кто, за исключением дворян, обладал такой роскошью, как свободное время, которое требовалось, чтобы выследить обидчика, не говоря уже о боевых навыках или кошельке, позволяющем нанять того, кто обо всем позаботится. О, время от времени тебя могли побеспокоить вызовом на дуэль или оделить смутным предупреждением об убийцах, которые, дескать, уже идут по следу, пусть даже эти убийцы чаще всего не утруждали себя исполнением контракта и исчезали, прикарманив деньги…

Но в основном твой ночной сон никто не тревожил. А твои убийственные деяния смывало течением, кровавые пятна выцветали почти полностью, терялись на общем фоне, коего не постыдилась бы и скотобойня. Мир все забывал – и со временем ты тоже.

– Что-нибудь полезное узнали, господин? – спросил его Шахн.

Рингил кивнул:

– Похоже, его императорская светлость в своей безграничной мудрости начал войну, пока нас не было дома. Хинерион уже пал.

– Да восславится его имя, – машинально произнес Шахн, то ли не уловив иронии в словах Гила, то ли предпочитая ее не замечать. Он многозначительно взглянул на товарищей, и те ответили, приглушенно бормоча те же слова.

– Значит, мы в тысяче миль от границы, с неправильной стороны, – тихо проговорил кто-то.

– Будем прорываться, – отрезал Шахн. – И присоединимся к нашим товарищам со славой на фронте, с клинками, уже обагренными кровью.

– В самом деле, – сказал Рингил с каменным лицом. – Но всему свое время, да? По словам нашего приятеля, этой бандой командует какой-то говнюк с личной неприязнью ко мне. Если я его разыщу, возможно, мы покончим с этим быстрее, чем я думал.

Шахн нахмурился:

– Один на один, мой господин?

– Если он согласится, да.

– А нам известна их сила? – спросил один из имперцев.

– Пять кораблей. Но два уже ушли на юг с пленниками.

– Пять?! Пять гребаных…

– Молчать! Говорит господин Рингил.

– Я думаю, человек двести-триста, – спокойно продолжил он. – Большинство на берегу. На дозорных судах – одно мы миновали в тумане, и есть его собрат с южной стороны – только минимально необходимые команды.

– А нас меньше восьмидесяти. – Тот самый имперец, который волновался из-за тысячи миль до фронта. – Да ладно – кто променяет такой расклад на битву один на один?

– Эскиат!

Яростный вопль раздался с вершины склона, из-за поворота улицы впереди. В тишине ясного утра голос искрился от гнева, полный неизбывной тоски. Рингил повернулся на звук с выражением лица, которое имперцы позже описали своим товарищам как близкое к радости.

– Ответ понятен, да? – рассеянно проговорил он, оглядывая холм.

– Трус! Изгой! – Оскорбления опережали друг друга, эхом отражаясь от домов, словно грохот камнепада. – Иди навстречу судьбе – и да свершится справедливая кара!

– Уже бегу, – пробормотал Рингил.

И зашагал по улице, словно это была дорога домой.

Даже по меркам кириатской архитектуры Ан-Кирилнар выглядел, мягко говоря, потрясающе.

Конечно, любой, кто жил в Ихельтете, знал, что способны построить кириаты, пребывая в подходящем настроении. Рано или поздно любой шел поглазеть на Мост Черного Народа, в прыжке застывший над рекой, или Объятие Близнецов на пострадавшей северной стороне императорского дворца. Время от времени можно было увидеть защитные стены эстуария и вечно пляшущую призму зеленого и фиолетового цвета над башней маяка в том месте, где они заканчивались. Можно было прогуляться мимо охраняемого конца имперских верфей, где последний оставшийся огненный корабль стоял на подпорках в сухом доке, словно громадная железная личинка, из которой что-то должно было вылупиться. Или отправиться на перекресток Калдан, чтобы заглянуть в зияющую там дыру с ее зловещими строительными лесами, которые словно затягивали взгляд все глубже, глубже…