– Одри Роуз, прости, пожалуйста! – Томас протянул ко мне руки, пытаясь успокоить меня. – Это была просто гадкая уловка – чтобы ты заговорила со мной. И ничего больше. Я… дрянной из меня друг. Я вовсе не хотел, чтобы ты… Тебе нужно на свежий воздух. Давай выйдем, ну пожалуйста! Просто… я упросил Иляну, чтобы она отправила тебя туда, где мы могли бы поговорить. Наедине. А потом я увидел этот стол и подумал… Ну пожалуйста, разреши, я тебе помогу! Прости меня! Я не подумал!..

– Ты… ты негодяй!

Я проковыляла в угол. Лицо мое горело, из зажмуренных глаз текли слезы. Теперь меня не терзала пустота в душе – теперь меня переполняли чувства, слишком яростные и жгучие, чтобы я могла их унять. Томас же был там той ночью! Он все видел! И все равно улегся тут и прикинулся мертвым, как будто не понимал, что одна лишь мысль об его смерти окончательно доконает меня! Я сжала кулаки. Я поняла, что могла бы сейчас прокричать ему тысячу вещей. Но мне требовался лишь один ответ.

– Как ты мог улечься на этот стол и притвориться мертвым?! – воскликнула я. – Ты же знаешь! Ты знаешь, что произошло в той лаборатории! Я не могу…

Я замолчала, не договорив. Руки мои дрожали, я тяжело дышала. Томас закрыл лицо ладонями и не издал ни звука. Он стоял не шелохнувшись. Прошло несколько секунд, и гнев мой снова разгорелся и стал искать выход.

– Отвечай немедленно, Крессуэлл, или никогда больше не смей даже подходить ко мне! Как ты мог так поступить? Ты же знаешь, что за картины преследуют меня днем и ночью! Моя мать на таком столе. То электричество.

Я всхлипнула. Слезы текли по моему лицу. Я заново переживала ужас той ночи. Именно это воспоминание я никак не могла выброситт из головы. Не могла прогнать от себя всякий раз, как стояла над любым другим трупом. Моя мать, некогда прекрасная, а теперь полностью изломанная, изувеченная смертью. Трубки, уходящие в ее частично разложившееся тело. Подергивание ее пальцев. Те самые руки, на которых она держала меня, сгнившие местами до костей. Пряди ее иссиня-черных волос на полу.

На меня накатила новая волна тошноты. Я никогда этого не забуду, не смогу забыть! А теперь что, к этому добавится еще видение Томаса на прозекторском столе? Воздух вырывался из меня судорожными толчками. В конце концов я заставила себя поднять голову и посмотреть на молодого человека, способного с легкостью разгадывать невероятные загадки, но упускающего самые простые и очевидные вещи.

– Я близка к тому, чтобы сломаться, Томас, – сказала я, дрожа всем телом. – К тому, чтобы утратить себя. Я даже не знаю, способна ли я еще изучать судебную медицину.

Томас растерянно моргнул, словно я сказала нечто настолько непристойное и оскорбительное, что его разум не в состоянии был это осознать. Он открыл было рот, потом закрыл и покачал головой. Когда он наконец подобрал нужные слова, взгляд его был так же нежен, как и голос.

– У тебя горе, Одри Роуз. Горевать – не значит сломаться. Ты восстанавливаешься после… разрушительного события. И станешь в результате еще сильнее. – Он шумно вздохнул. – Ты вправду так думаешь? Что ты пострадала необратимо?

Я вытерла лицо рукавом.

– Почему ты улегся на этот стол? На этот раз я хочу слышать правду.

– Я… я подумал… – Томас прикусил губу. – Я подумал, что столкновение со своим страхом может оказаться полезным для тебя. Поможет… тебе поправиться. У нас всего несколько недель. Состязание будет ожесточенным. Я думал, что ты оценишь мои старания.

– Я никогда еще не слышала от тебя такого идиотизма! Ты что, не подумал, как это может на меня подействовать?

– Я думал, что ты немного… разозлишься, но в целом будешь довольна. Вообще я думал, что ты посмеешься, – признался Томас. – Хотя на самом деле я не до конца все продумал. Теперь я понимаю, что мог бы предложить свою помощь более… продуктивным образом. Возможно, тут требовалась эмоциональная поддержка.

– Да ну! Ты лишь сейчас пришел к выводу, что тут требуется эмоциональная поддержка?! Как ты мог подумать, что я стану смеяться над этим?! Потерять тебя – это последнее, что могло бы меня развеселить!

Глаза Томаса вспыхнули несвоевременным озорством.

– Так ты наконец признаешь, что я стал незаменимым для тебя? Я бы сказал, что это несколько запоздалое признание.

– Что-что? – Я едва удержалась от того, чтобы разинуть рот. Не может быть, чтобы он говорил это всерьез. Я же его сейчас убью! На кусочки накромсаю и скормлю тем огромным волкам, которые рыщут по лесу. Я подняла голову. Из горла у меня рвалось самое настоящее рычание. Хоть я и не издала ни звука, на лице моем, должно быть, явственно было написано обещание кровопролития.

– Я пошутил! Все, я уже понял, что сейчас не время для шуточек! – Томас отступил и затряс головой. – У тебя был шок – да, конечно, по моей вине. Но…

Я подошла к нему, сощурившись, и наши губы сблизились. Этикет, правила хорошего тона и прочая навязываемая обществом чушь, о которой мне полагалось заботиться, были позабыты. Я положила ладони на грудь Томасу и прижала его к стене. Хотя мне особо и не требовалось прикасаться к нему, чтобы удержать его на месте – похоже, нынешнее положение вещей его вполне устраивало.

– Пожалуйста, Одри Роуз. Я безнадежен, и мне нет прощенья. – Томас протянул руки и почти коснулся моего лица, но остановился, когда заметил мой свирепый взгляд.

– Не смей обращаться со мной так, будто ты знаешь, что лучше для меня! – Я на мгновение умолкла, пытаясь разобраться в собственных чувствах и понять, почему я отреагировала так бурно. – Отец пытался держать меня в клетке, чтобы защитить от внешнего мира, и сейчас я впервые получила свободу, Томас. Я наконец-то выбираю сама. Это одновременно и пугает, и приводит в восторг, но мне необходимо знать, что некоторые битвы я могу выиграть в одиночку. Если ты действительно хочешь помочь, то просто будь рядом. Это все, что мне нужно. Довольно экспериментировать, чтобы помочь мне справиться с моей травмой. Довольно разговаривать с профессорами о моем эмоциональном состоянии или психике. Подобными действиями ты вредишь мне. Я больше этого не потерплю.

– И за это я тоже прошу прощения, Уодсворт. – Глубокое сожаление в голосе Томаса свидетельствовало, что он говорит искренне. – Ты равна мне, и всегда была равна. И мне очень стыдно, что я повел себя так, что ты почувствовала себя иначе. – Он сделал глубокий вдох. – Ты… можно я объясню?

– Что – свою идиотскую выходку?

Я смотрела на него, не моргая. Томас и прежде творил много глупостей, но эта превзошла все. Он должен был бы понимать, что не просто бередит старую рану – что он снова рвет мне душу. Я словно вся оледенела изнутри.

Томас судорожно выдохнул, как будто почувствовал исходящий от меня холод.

– Ну, когда я прикидывал, как ты будешь себя чувствовать, когда найдешь меня тут, я думал, что ты посмеешься. Почувствуешь облегчение от того, что худшие твои страхи оказались ложными. Что единственное, чего тебе следует бояться, – это моих ужасных попыток помочь тебе. – Он потер лоб. – Я утратил способность замечать очевидное. Теперь я понимаю, что идея была – хуже не придумаешь. Я уже говорил, что у меня нет формулы для тебя. И, похоже, я не понимаю женщин. А может, и людей вообще. Теперь я вижу, что мое чувство юмора может не найти понимания в широких массах.