еще не избранной окончательно, но раз за разом побуждающей к выбору истине пра-бытия обрести свою основу – и тем самым вброшенность в сущение пра-бытия – так, что она окажется именно тем событованием человеческости в Том, что вынужденно становится настоятельной нуждой-потребностью божества?

Почему со-бытие-с-бытием (сущность пра-бытия) всякий раз требует выбора его истины – и это при том, что раньше в забвении оставлялась даже истина как таковая? И почему этот выбор первоизначально – это выбор φύσις, а затем – οὐσία как ἰδέα?

Пра-бытие, препоручая-вверяя суще-бытующему суще-бытность и, то есть, допуская суще-бытность в качестве бытия, отказывается от себя и таким образом сокрывает себя в качестве отвержения и сберегает-хранит себя для принесения в дар, уникальный и единственный – не оставляя следов и не прибегая к силе.

Отказ-отвержение побуждает – вынуждает к собиранию и к соединению в Единое и к чуткому вслушиванию-вниканию в Восходящее Присутствие (φύσις). Это есть то, что пра-бытие из прикровенности еще как бытие сообщает-передает чутко вникающему-внимающему, а именно так, что он сам находит его наперед в самом близком и самом дальнем и поэтому закрепляет-фиксирует как определение суще-бытного для сущее-бытующего.

С тех пор все и всяческое «есть» и бытие поднимается из суще-бытующего, с тех пор это имеет преимущество выхода – также и там, где «первоначало» суще-бытности (всегда категориально) переносится в «Я мыслю» и его помысленность.

φύσις – это как раз еще спасенное вскоре пра-бытие – в качестве суще-бытности и суще-бытующего, я хочу сказать – это первоначальное прикровение отказа-отвержения, который есть в сущности со-бытования.

Вследствие этого сущность человека все более и все уверенние движет себя к животности – но божественность богов становится божественностью в смысле перво-изначального и начинающего, то есть объясняющего и подытоживающего все и всяческие расчеты.

В самом последнем бледном-выцветшем варианте само бытие становится «словом» и пустыми рамками представленности как таковой, которая, вероятно, еще охватывает человека и «богов» и все вещи – в качестве некоторого обиталища-вместилища, которое никак не есть, никак не бытийствует, а только используется, поскольку представление утверждает себя как первый и последний образ-способ отношения к «бытию» (и к суще-бытующему). Представленность, опять-таки, остается упакованной в высказанное и в допускающее словесное выражение одобрения (категория-предикат): (Kategorie – Prädikat) verpackt; но говорение и язык есть рабочий инструмент и средство животного «человек».

Все и всяческое бытие и сущность бытия определено в отсталое-запоздалое – и указано на суще-бытующее как на то, что подлинно-собственно «есть».

Не только странным и удивительным, но и вообще необдуманным и не вызвавшим вопрошания остается то, что только пра-бытие есть, бытийствует, а бытие как суще-бытность – это его начальная и необходимая кажимость, внутри которой то, что мы называем суще-бытующим, может присваивать себе кажимость подлинно «сущее-бытующего», действительного, того, что «есть», «бытийствует».

Здесь разыгрывается спектакль метафизики, то есть метафизически обоснованная история западного человека. Здесь дело доходит до сменяющих друг друга поворотов – обращений изменяющегося поворотов-обращений, которые вводят-устанавливают в качестве подлинно суще-бытующего то не-чувственное идеи, то чувственное без-идейного – и, тем самым, дают повод к возникновению различных, и все же постоянно одинаковых точек зрения, но в то же время окончательно предают (в рамках этой истории) забвению изначальное забвение пра-бытия – через посредство того, что бытие полагается само собой разумеющимся. Это забвение сохраняет ту нужду-потребность, которая делает необходимостью выбор в пользу истины пра-бытия и отказывает пра-бытию в сомнительности как первом отличительном признаке.

66а. Пра-бытие и суще-бытующее

Мы полагаем: поскольку суще-бытующее получило свое название по пра-бытию или даже бытие есть нечто производное от суще-бытующего, оно (пра-бытие) должно находить себя «внутри» суще-бытующего и вырассчитываться, исходя из него.

Но пра-бытие никогда не оставляет следа в суще-бытующем. Пра бытие – это Не Оставляющее Следов, оно никогда не может быть обнаружено как какое-то суще – бытующее среди прочего суще-бытующего – максимум в своей изначальной кажимости – в бытии как суще-бытности. Но как тогда суще-бытующее приходит к этому имени бытия (то есть суще-бытности)?

Поскольку оно (что же оно «есть»?) приходит в близкое окружение просвета пра-бытия, но просвет только лишь сущит как Открытое со-бытования-вмиг-своения.

Это «прихождение» в просвет происходит с со-бытием. Просвет не существует налично-сподручно – словно бы как Пустое, в которое потом всякий раз втекает-устремляется суще-бытующее, – но просвет пробивается в Том, что посредством этого только и становится «Тем» и может присутствовать и отсутствовать как «суще-бытующее».

Суще-бытующее остается – если смотреть от него – всегда в суще-бытности.

Она есть наивысшее и единственное, что можно сказать о бытии, исходя из суще-бытующего, то есть что можно помыслить о бытии: ведь исхождение из суще-бытующего означает как раз уже само-довольствование произведенным-поставленным и представляемым, наличествующим и отсутствующим – и тем самым, в то же время, «суще-бытующим» и находящимся в становлении.

Но почему пра-бытие отвердевает в бытие в образе суще-бытности? Ведь отвердевает себя именно пра-бытие? Или оно не предоставляет суще-бытующее ему самому и недоступному-непонятному ему Открытому?

Со-бытие позволяет суще-бытующему выступать как таковому – тем, что оно бесследно отказывается от самого себя и так именно есть, так именно бытийствует, но в то же время передает наименование бытием (что «оно» есть якобы) суще-бытующему – в качестве притязания.

То, что не имеет притязаний-претензий, не оставляет следов и не сопряжено с силой, с трудом согласуется с представлением, которое знает только суще-бытующее; и если оно признает таковое, то ему [представлению] приходится тотчас же оценить его как слабое и никчемное, которому недостает того, что отличает-выделяет суще-бытующее как действительное (действенное).

Событие (то есть его только лишь отсвет-видимость в образе представленной кажимости) появляется, таким образом, столь легко как мимолетная добавка-довесок к суще-бытуемому, которое даже не принимает его, а только позволяет ему пройти над собой, словно тень (подразумевается бытие как предметность). И тогда, когда бытие отличается-выделяется посредством «Априори» (субъективно и объективно), оно остается лежать в его принижении-унижении в качестве добавки-довеска (привнесенного позже).

Почему человек так редко мыслит бытие в его сущности как перво – исток и разверзание бездны, что только и приводит сущее-бытующее как таковое к разрешению спора с суще-бытующим?

Поскольку человек прежде определил свою сущность так, что он стоит «посреди» суще-бытующего – как одно суще-бытующее среди другого – выступая по отношению к нему как Пред-ставляющий Изготовляющий и Поставляющий, с такого места он определяет себе свое положение и свое «Я» – как достойное.

Бытие, таким образом, считается-значится либо как склеивающая основа-пропитка наподобие олифы (предметность и представленность и пережитость в переживаниях представляющей жизни.) либо оно будет объявлено причиной Самости и уж тем более «суще-бытующей» «причиной» суще-бытующего,